Аванес замер.
Всё понял. Быстро сообразил.
Даже у него в голове пазл сложился: если я сейчас полезу, меня не остановит никто.
И остановить нечем.
— Так что, Аванес, или надевай халат, или иди пиши рапорт. Больше ты здесь ничего не сделаешь.
Тотчас из реанимации выскочил санитар, как ветром сдуло. Медсестра замерла, втянув голову в плечи.
— Аня, не слушай заведующего, — подбодрил я девчонку.
— Т-ты…
— Пошёл вон, Авик, — я надел маску.
Заведующий развернулся и резко зашагал к выходу. А я услышал, как щёлкнула резинка перчатки. Значит Аня со мной. Не такая уж она и трусиха.
— Готова? — спросил я.
— Константин Федорович… — закивала медсестра. — Мне… мне страшно.
— Страшно — это нормально.
— Но если… не получится?
— Не будет «если», Ань. Здесь или «жив», или «не успели», — заверил я. — Стрелы полетят в меня в любом случае. Ты просто делай свою работу.
Она молча кивнула.
Операционная загудела тихо, как крейсер перед выстрелом. Я склонился над Мишкой — началось.
— Пациент: восемнадцать лет. Кровоизлияние в варолиев мост. Частичный паралич, — проговорил я вслух.
И начал работать.
Скальпель будто сам ложился в ладонь. Экран вспыхивал: мозг Мишки, как поле боя. Красные зоны — враги. Жёлтые — мины. Я шёл по ним, как сапёр. Одно неверное движение и всё взорвётся.
Первая траектория шла вдоль варолиева моста. В обход паралитического очага. Потом коагуляция в зоне тоньше рисовой бумаги. Ошибка… и брат ослепнет. Еще ошибусь — не встанет никогда. Слишком глубокая зона с плотным переплетением сосудов.
Но если долго смотреть на карту, она становится дорогой и по ней, если идти правильно — можно выйти.
— Коагуляция в первом сегменте. Очаг обошли.
— Ушивка минимальная. Давление на шов не допускать. Переход на левую зону. Доступ есть.
Я комментировал сам себе. Не для Ани, не для протокола, просто чтобы не сбиться.
Как будто вслух проговаривал маршрут, который знал, но опасался забыть.
— Пропустили венозный карман. Ни одной задетой ветви.
Время шло. Через два часа я уже не чувствовал спину. Через четыре перестал замечать левый локоть. На шестом часу пальцы в первый раз дрогнули.
Аня сразу вытерла пот мне со лба.
— Рука дрожит, Константин Федорович…
— Не дрожит, — отрезал я. И сменил хват.
Да, рука и вправду дрожала, но у меня не на этом сейчас фокус.
— Воды?
Я не ответил. Обезвоживание это риск, но отвлекаться и пить — значит рассредоточиться. Вернуться будет сложно, а у меня нет права на ошибку. Капилляры тут тоньше волоса.
На восьмом часу перед глазами поплыли звёзды. Уши закладывало. Тело посылало сигналы остановится, но я их игнорировал.
А потом скальпель скользнул на миллиметр вбок.
— Стоять, сука! — рыкнул я.
Мышцы заныли. Сердце билось, как будто собиралось пробить грудную клетку. Если бы я дрогнул чуть сильнее, то всё. Брат бы умер прямо под моими руками.
Я вцепился в инструмент. Пальцы свело, но я держал.
— Может, передохнём? — осторожно спросила Аня.
Я не ответил. У меня и так не было права быть здесь. После той аварии, где мы с братом остались одни, у меня тоже появилась «тень» в голове.
Кавернозная ангиома. Неоперабельная.
Левый глаз полностью заволокло бельмом…
Мне запретили нагрузки, запретили операции, и недавно забрали лицензию. Я слушал их до этого момента и отошел от дел. Но сейчас была другая ситуация.
Болезнь подползала тяжестью в груди, звоном в ушах и мельтешащим светом перед глазами. Но остановиться теперь — значит, предать. Прежде всего самого себя.
Я сцепил зубы и и упёрся взглядом в монитор. Ещё немного… чуть-чуть…
Последний сегмент. Последняя развилка.
Если я пройду, то он вытянет. Я тоже, может, вытащу себя за волосы, как барон Мюнхаузен. А может, и нет.
Но не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Один из сосудов вдруг вспух и началось микрокровотечение. Пульсация усилилась. Только что было сто… вот уже сто пятьдесят.
— Мы его теряем! — занервничала медсестра.
— Без паники, — отрезал я.
Паника — это не для операционной. Если она начнётся, я потеряю контроль. Я знал, что у меня осталась минута. Может, меньше. Но просто так я тебя не отпущу на тот свет, Миш.
Родителей мы похоронили, когда мне было восемнадцать, а ему семь. С тех пор я обещал, чтобы не случилось дальше — это на мне. И сейчас я держу обещание, даже поставив на кон все.
В голове что-то изменилось, замедлилось.
Мир внезапно сделался вязким. Воздух липким, будто его наполнили мёдом, и каждое движение шло сквозь сопротивление.