А я слушал — и схема шла глубже, разветвлялась. Я пытался разделить «цвета», расщепить их на отдельные потоки.
— Эй… ты это слышишь? — прошептал кто-то.
— Он вызывает сбой, — зарычал другой.
Я не двигался. Ощущения были такие, будто вскрываешь старый шов. Чернь в какой-то момент завибрировала и…
Ай… с-сука…
Я резко открыл глаза, почувствовав жуткую боль в груди на месте шрама. В этот миг столб подпорки в углу треснул, будто бы вскрыли грудную клетку, и ребро дало трещину. На пол осыпалась каменная крошка.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил Семен, будучи ближе всех. — Ты нас погубишь!
— Слушаю, — выдохнул я, массируя виски.
— Что?
— То, что вы уже давно не слышите, — прошептал я, а боль в груди постепенно стихала.
Я коснулся шрама пальцами, но тут же отдернул руку, почувствовав, как буквально кипит это место.
Семен долго смотрел, потом отвел взгляд.
— Если ты… — он осекся и покачал головой, зажевав губу. — Нас вырежут первыми!
То, что они называли сбоем, я видел и чувствовал, как большой нарыв на теле этого мира. Но подступиться к нему пока не мог. Не понимал, как… Как и не понимал пока, почему совершенно разные энергетические каналы соединяются в один сплошной поток, получившейся гнилью пожиравший структуру этого мира.
У мира будто бы была опухоль. Чернь, как раковые клетки, не подчинялась регуляции, неконтролируемо делилась, через инвазию и метастазирование проникая в окружающие ткани пространства.
— Нет, Семен, скорее, их Путь — это один большой сбой, — прошептал я, наконец.
Семен ничего не ответил, но вдруг резко отодвинулся. И больше не подходил.
После полуночи казарма спала. Сны скользили по нарам, как тени. Семен спал, уткнувшись в локоть, словно прятал лицо. Вячеслав мерно храпел, а Павел лежал с открытыми глазами, не моргая, будто сторожил нас всех. Но он тоже спал, да и сторож из него был так себе.
Молодой, получивший имя Трофим, стоял посередине барака, закрыв глаза и расставив широко руки и ноги. Он повторял за мной дыхание. Медленно. В такт, пытаясь поймать ритм.
— Б-блин… — шипел он, скрипя зубами.
У него ничего не получалось, и скоро Трофим, глубоко вздохнув, разочарованный, вернулся на свою нару…
Меня вырвало из полудремы от того, что шрам вспыхнул снова, а с потолка на мое лицо вновь осыпалась каменная пыль.
Чувство было такое, что вся схема на миг дрогнула. Импульс вдруг пошел неровно, будто лишний раз сжалось сердце, как при аритмии. В одном из узлов на схеме резко полыхнул свет — чужой, холодный. Как та самая раковая клетка, метка вторжения.
Это была не энергия школы. И даже не моя. Нет, что-то третье будто вмешивалось в процесс регуляции энергетических потоков.
Я осторожно поднялся, не спеша, чтобы не спугнуть вспышку, успеть ее отследить. Я не знал, что именно ищу. Только чувствовал — если не пойду сейчас, то что-то важное упущу. Может, шанс. Может, врага.
Не знаю, но хочу узнать.
Очевидно одно — в этот миг в школе появился кто-то третий. И не менее очевидно, что появление третьего типа энергии было отнюдь не случайным.
У двери дежурил один из учеников. Он стоял под аркой, привалившись плечом к стене, покачиваясь. В руке стискивал амулет, предназначения которого я не знал до сих пор, сонные глаза ученика щурились. Он из последних сил бодрился, стараясь не заснуть.
Я сосредоточился. Чтобы увидеть его схему, мне надо было расфокусировать взгляд, как если бы я смотрел на голографическое изображение на стереограмме. Я будто смотрел сквозь человека, куда-то в даль. И вот тогда схема становилась четкой.
Я чуть подтолкнул импульс — малый, как спазм. Бок у ученика дернулся. Он схватился за ребро, выдохнул, осел на корточки.
— Сучий холод… надо б кафтан накинуть, пока почки не отморозил, — зашипел дежурный сквозь зубы.
Он зашел в помещение, а я выскользнул из двери барака и двинулся туда, где на узле пылал новый очаг…
Прошёл мимо закрытой библиотеки, застывшей как саркофаг, и вышел к главному корпусу.
Камень под ступнями дрожал все сильнее. Я перебежал через двор, зашел в здание школы и двинулся вверх по коридору, узкому, как дыхательная труба у умирающего. На дальнем конце коридора скрипели шаги. Кто-то шел навстречу.
Я метнулся вбок, в просвет между дверями. Аура в стенах дрожала, будто чувствовала чужой ритм. Я прижался спиной к камню, замер. Дождался, когда шаги удалились, и двинулся дальше.
Стены, покрытые символами, вели к тонкой перегородке. За ней располагалась одна из аудиторий. Из-за приоткрытой двери бил свет. Голоса звучали глухо, но уже различимо.