За ним вышли члены Совета. По сжатым в узкие полоски губам можно было понять, что они нервничают. Гул разговоров тут же начал стихать, все, морщась от странных ощущений и скрывая это, ждали разъяснений происходящего.
Астахов поднял руку ладонью вниз и чуть повел ею в сторону — жест, от которого двор окончательно смолк. Но сказать он так ничего и не успел.
Гулкое БУМ прокатилось через весь двор. Пол под ногами дрогнул, со стен сыпанула мелкая пыль.
Били по воротам Приюта.
Второй удар был чуть мощнее — ворота выдержали, но ощутимая ударная волна прошла сквозь камень. Кирпичная кладка, окаймляющая ворота, дрогнула.
Третий удар не заставил себя долго ждать…
— Ух! — доски ворот жалобно застонали.
Ученики, явно перепуганные, попятились. Астахов метнул короткий взгляд на членов Совета, и те сразу напряглись.
— По позициям! — процедил Астахов.
Построение начали члены Совета. Причем так, словно уже репетировали это сотню раз. Они встали по периметру двора в боевых стойках. Я понимал, что они становятся на заранее обозначенные позиции, а не кто куда хочет.
Астахов указал пальцем на ворота:
— Открыть, — распорядился он.
Стоявший ближе к воротам ученик бросился выполнять поручение. Начал выдвигать засов…
БАХ!
На четвертый раз в ворота ударили с огромной мощью, будто тараном. На мгновение створки ворот выгнулись внутрь, а потом с сухим треском пошли трещины в древесине.
Ученик в шоке и недоумении застыл на месте. Но ненадолго… пятый удар последовал незамедлительно, и парня смело как назойливую муху. Ворота разлетелись в щепки и эти щепки разметало по двору. Один особенно колоритный кусок доски вонзился в землю в паре шагов от меня.
В проеме, залитом светом звезд, возник силуэт. Высокий, почти под притолоку, но худой. Плащ висел на нем тяжелыми складками, а полы едва заметно колыхались от гулявшего сквозняка.
В каждой руке ОН держал по сабле. Лезвия были выполнены из матового, потемневшего металла, от которого вился сизый дым. Будто клинки только достали из печи…
Он шагнул внутрь. Каждый удар подошвы о плиту отзывался в камне и шёл вниз, вглубь приюта, как удар в сердце. И я поймал себя на том, что знаю эти «артерии» — линии, по которым отзывается звук, в точности повторяли карту потоков, которую принёс Яков. Приют вёл себя, как живое тело, и я стоял прямо внутри его сосудистой системы.
Свет полоснул по лицу незваного гостя. Лицо… если это вообще можно так назвать. Сухая кожа, натянутая на скулы, сеть старых шрамов, губы — бескровные. И глаза… молочно-белые, без зрачков. Живые, но абсолютно мёртвые.
Я машинально отметил, что его шаги «сбивают ритм» приюту. Это было похоже на то, как патоген проникает в организм, нарушая работу кровотока. В нём была мощь, но меня она не пугала.
Если он может это сделать — то и я смогу. Если приют — это тело, то я могу стать его руками и взять от него то, что мне нужно.
— Он… слепой? — выдохнул кто-то из нулевых.
Гость замер в двух шагах за порогом, сабли все так же опущены, дым струится вверх ленивыми завитками.
Астахов сделал шаг вперед, посох в его руке едва заметно дрожал. Буквально во всем его теле чувствовалось едва сдерживаемое напряжение.
— Ты… — прохрипел Астахов. — Это не то, что ты думаешь. Все было иначе. Всё, что тогда… ты понял неправильно… кто тебя освободил?
Я впервые видел Учителя таким растерянным. Во-первых, он явно знал этого «гостя». Во-вторых, появления его не ждал.
Гость, видимо, кем-то освобожденный, все также стоял неподвижно, как статуя. Дым с сабель медленно обвивался вокруг его предплечий.
— Ты не имеешь права… — продолжал Астахов.
Но не договорил, потому что Освобожденный медленно поднял голову.
— Достаточно, — сказал он.
Белые глаза скользнули по рядам учеников, по совету, по Астахову… и остановился взгляд, которого и не было, на мне. Я почувствовал, как потоки вокруг сжались, освобождая дорогу его необузданной энергии.
— Мне нужен Константин Мирошин, — проскрежетал он.
У меня в груди что-то дрогнуло. Но не от страха, а от того, что в этот момент я действительно поверил, что Освобожденному, откуда бы он ни явился, плевать на всех здесь, кроме меня.
Астахов больше не стал разговаривать. Видимо, он знал этого человека лучше моего и понимал, что разговоры здесь излишни.
— Первый круг! — рявкнул он.
Двенадцать членов Совета синхронно расставили руки. Они встали так ровно, будто заранее отмеряли шаги линейкой. Когда ладони сомкнулись, круг замкнулся, и в центре, словно в фокусе линзы, остался Астахов.