--Да-да. В гостинице, через дорогу, в арку. Там довольно милая и недорогая гостиница. Ты понимаешь, в этот раз словно сердце подсказало, не хотел при храме остаться, будто что-то тянуло именно при городе угол снять.
--При храме? – Кривое подобие улыбки перекосило удивительно очерченный ротик, ломая не только любопытство, но и гримасу простодушия. Это длилось не менее секунды, но не осталось незамеченным. Подтолкнув старого знакомого, женщина не только сделала участливое лицо, но постаралась выглядеть со стороны добросердечной христианкой, которая не смогла пройти мимо покалеченного монаха.
Не слишком дорогая, а потому и не слишком чистая комната на первом, полуподвальном этаже не удивила изысканную гостью. Не церемонясь, она прошла в глубь комнаты и присела на единственный стул возле окна. Удивление, радость, досада и боль – смешались в одно чувство, которое прокричало об опасности. Дикий холод пронзительно рвал душу, крича об осторожности и безошибочном определении того, кто был перед ним.
--Никогда бы не смог себе представить, что ты можешь оказаться моим врагом. – Наконец выдавил из себя Сафрон.
--Так получилось.. – Растерялась Маша. Она впервые пожалела о своём решении прекратить мучения и пойти дорогой родителей.
--Знай, это я помог убить твоего отца.
--Не только ты, ещё моя родная тётушка. Как видишь, я много что знаю.
--Агаша твоя тетка? А я не понимал, почему у меня к ней такое родное чувство.
--Она и мою мать тоже…
--Зачем ты с ними?
--Так вышло. Муж выгнал, люди оболгали, а Фёдор обогрел, правда, соврал поначалу, сказал, что ты умер после какого-то пожара…
--Но как всегда обманул.
--Что же теперь делать? – Поднимая глаза наполненные слезами, буквально взмолилась женщина. – Ты всегда был мне дорог, и только ты один. Лишь за тобой, не задумываясь, я смогла бы пойти куда угодно. А теперь? Что делать теперь?
--Не знаю. Вернее сказать тогда не знал, а сейчас это уже не имеет значения. Я так боялся спугнуть твоё счастье, что старался не мешать и не заглядывать к тебе. Даже мысли о тебе гнал прочь, чтобы ненароком не навредить. Всей своей грешной душой я молил о твоём тихом семейном счастье. Для этого даже храм здесь выбрал и два раза в год приезжал, чтобы помолиться о тебе.
--Теперь понятно, почему два раза в год я не могла встать с постели, мучаясь дикими приступами ломоты и кровоточащими ранами. Фёдор в такие дни просто выходил из себя от своего бессилия, что-либо изменить, но как я теперь понимаю, знал причину странного недуга, от которого у него не было лекарства.
--Откажись от них. Покайся и отрекись. Хочешь, я помогу тебе?
--Нет. Если можешь, то убей меня. Я не стану сопротивляться. Уничтожь как отца моего, но только ты один. Другим – не дамся.
--Я не смогу причинить тебе вред – это выше моих сил.
--Но ты же всегда боролся с нежитью. Смотри, я перед тобой, покорно стою и молю тебя о том, чему ты посвятил свою жизнь.
--Машенька, я помогу тебе и пойду за тобой куда угодно, но не смогу сам лишить тебя того, чего ты уже лишена.
--Тогда я смогу обратить тебя в то, что сейчас сама представляю. Согласись, и мы будем вместе.
--Не могу и это. Не стану я людей жизни лишать только ради мерзкого прокорма.
--А я стала. – Раздосадованная женщина поднялась со стула и широкими шагами быстро подошла к сгорбленному и седому старику. Медленно сняв с головы элегантную шляпку и отбросив её на кровать, она перешла на ядовитый шёпот, цепко ухватив руки Сафрона своими маленькими ледяными пальчиками. – Мерзкий пьяный муж, под науськиванием деревенских баб, сильно избив, выгнал меня из дома. Под проливным дождём и холодным, пронизывающим до костей ветре, без тёплой одежды, я словно собака выла на пороге своего дома. Мои мольбы не тронули его жестокого сердца. Исцарапав в кровь свои пальцы и, совершенно охрипнув от рыданий, я направилась, куда глаза глядят, но только перешла за калитку, как сердобольные соседушки палками погнали меня прочь из деревни. А ты в это время боялся подумать обо мне? Куда по твоему мне надо было идти? Кто пришёл в то время на помощь бедной и верующей женщине?
--Фёдор, конечно.