--Не о себе, а о тебе пекусь, несчастная. Тебе же здесь год от года всё хуже и хуже делается, а может и вовсе невмоготу сделаться.
--Так кто ж об этом знает? Не ты ли?
--Что ты об том сказать можешь?! А туда же, меня попрекать.
--Чего я знаю, то моё и со мною останется, а вот с твоей поклажей, только тебе одному и пестаться. Впредь знай, поплатишься, коли станешь жизнь мне корёжить.
--Это не я, а ты её всё больше и больше портишь. Зачем на братьев руку подняла? Зачем своих же пожирать начала?
--Уйди, тебе здесь делать нечего.
--Как же, нечего! А ты? Думаешь, с твоими-то корнями так просто можно уйти и только для себя жить? Ничего не получится. Ты теперь моя первостепенная забота, и покудова не усмотрю твои корни с побегами, не знать тебе покоя ни живой, ни мёртвой.
--Эх, не хотела этого, сам напросился. – Сказала женщина, поднимаясь в полный рост и выпячивая в сторону говорившего руки с длинными крючковатыми ногтями. Багровая стремительная молния сорвалась от самых краешков пальцев, и ровно ударила, по троим смиренно стоявшим мужчинам, но как только огненный пучок коснулся их голов, он тут же осыпался мелкими искорками на траву, оставив после себя выгоревшую, совершенно пустую и неприятную, без единой былинки, землю. Всё так же, с опущенной головой, мужчины, походившие на праведных монахов, выпустили лёгкий розоватый туман. Сгущаясь, он наливался сочным светом багровости и, словно тяжеленными путами, окутал дерзкую колдунью. Похожая на муху, попавшую в лапы огромного паука, она старалась выбраться, тем самым всё больше и искусней упаковывая себя в эту паутину.
--Откуда в тебе столько яду, женщина? Ведь перво-наперво сама от него и страдаешь. – Почти незаметно, будто подкрадываясь, старался подойти ближе, на сколько это было возможно небольшого росточка мужичок. Откинув капюшон, в нём сразу можно было узнать Игната в молодости.
--Не тебе об том говоришь Игнат. Сам от любимчика-братца своего мучался, да завидовал. А теперича меня вздумал учить? Что ж ты не беспокоился, когда от меня родного отца отворачивал?
--Что ты, Дунюшка, там и отворачивать некого было. Он ведь наследника искал, а не полоумную ведьму.
--Это сейчас я полоумная, а тогда даже представить себе не могла, что родной отец пришлого недоучку над всем нашим родом поставить осмелиться. Не от большой охоты пришлось за этого вонючего крестьянина замуж выходить, да голову ему морочить.
--Так, значит, не пойдёшь с нами? – Не моргнув глазом, ещё раз уточнил Игнат.
--Нет. – Угрюмо произнесла женщина, хищно поблёскивая глазами. – Не получиться у тебя со мной совладать.
--Тогда здрава будь, только помни, не во всякий раз сама с собой справиться сможешь. Подойдут времена, когда волчицей завоешь, а я подожду. – На этих словах Игнат повернулся и ушёл вместе с молчаливыми провожатыми.
Как только темнота поглотила их силуэты, женщина, распустила и без того растрепанную косу и, прижавшись к дереву, под тенью которого ей было удобно встретить непрошеных путников, стала, дико завывая рыдать. Мелкая дрожь, пробиваясь откуда-то изнутри, ещё больше подстёгивала для жалости к себе и своей так неразумно сложившейся жизни.
Небо стало светлеть. Неимоверным усилием она заставила себя встать. Ещё несколько минут назад под раскидистой кроной величавого дерева колдунья почувствовала облегчение, но уже в предрассветной дымке над ней возвышалось сухое, выщёрбленное, уродливое подобие того, что при свете луны заворожило своей силой и могуществом. Листья, осыпавшиеся трухой, лежали вокруг растения похожими на пепел от сожженной трухи. Такое внезапное превращёние наводило на мысль о том, что возможно и не было на этом месте гордого красавца, возвышавшегося среди своих собратьев. Словно никогда и не было в этом изувеченном стволе сильных и могучих соков, блуждавших от корней к крепким ветвям.
--Вот и выход. – Устало, но спокойно пробубнила ведьма. Пригнув голову, крадучись, она поспешила к своему дому.
Мы вместе со старым Игнатом не стали на этот раз преследовать её, а остались стоять на краю поляны. Его тоскливый взгляд в сторону удалявшейся женщины, был не сочетаем, со злорадной ухмылкой, растянутых губ. Только когда она скрылась из виду, он, осознав действительность, стал говорить.
--Вот на что она себя обрекла? Зачем осталась среди людей, да ещё с такой ненавистью и злобой в сердце?