Пропустив ещё несколько домов, наконец, мы оказались около старых, изъеденных временем, но не потерявших своей величественности, когда-то черных ворот. Красные, в некоторых местах облупившиеся огромные птицы, летящие по верху тяжёлых створок, смотрелись насмешкой, нежели уважением к хозяину жилища. Узенькая калитка, обветшавшая за многие годы, легко подалась на нас и я, стараясь пропустить вперёд хозяина, чуть притормозил, надеясь на то, что моя рука окажется на свободе. Не тут-то было, перешагнув через небольшой выступ доски, он с такой силой увлёк меня за собой, что, почти влетая во двор, я чуть не растянулся в полный рост. Его крепкая рука притормозила мой полёт именно в самый решающий момент. Небольшой, чисто выметенный дворик и полнейшая тишина, красноречиво давала намёк на то, что животных, принятых заводить на селе, здесь так же не имелось. На крыльце огромного дома нас встречала чёрная кошка с необыкновенно голубыми глазами, которые были до такой степени по человечески любопытны, что становилось не по себе, когда невольно взгляды перехлёстывались. Поджимая пушистые лапки в довольно большие кулачки, она так резко их разжимала, показывая острые, длинные когти, при этом не мигая смотря мне точно в глаза, как бы испытывая меня на прочность. Это единственное животное угрожало именно мне, при этом жмурясь, то ли от удовольствия, то ли от радости пришедшего хозяина.
--Чего дурачишься? Пошла в дом. Нечего его сейчас испытывать, на то времени нету. – Недовольно заскрипел Игнат, едва покачав головой. – Озорница, чего только не выдумает! Как будто подтверждая слова старика, кошка постаралась прошмыгнуть мимо нас и прямо передо мной оказалась яркая брюнетка, лет около восемнадцати на вид. К такому перевоплощению я как-то не был готов, потому и смог только подбирать едва не совсем вывалившуюся челюсть.
--Это что ещё за наваждение?
--Не наваждение, мастерица она у нас, вот только сильно скучает, потому и развлекается так. – Пояснил горделиво старик.
--Ага, мастерица, только тёмную деревенщину сума сводить. – Огрызнулся я, чем вызвал раскатистый смех девушки.
--Вот и ты испугался, считай, что похвалил её. – Продолжил объяснения Фёдор.
--Да уж, застенчивостью она не страдает. – Подвёл я итог, чем неожиданно развеселил и его. – Откуда у нас смирение? Мы лишь своим желаниям, да порывам послушны. А не как вы, своё тело, да и душу в рамках, словно в несъёмных веригах держите.
--Любимое «я» превыше всего? Эгоизм, как жизненная позиция, которой даже прикрыться нельзя в случае чего? Нормально, но вот одна не состыковочка – правила должны быть в любом обществе, а это значит, что ты всё равно свои желания кое-куда засовываешь, чтобы в определённый момент, склонив голову сказать: «Будет исполнено». – Никак не мог отделаться от приятного чувства хоть как-то ущипнуть этого хлыща.
--Ты же вроде праведником тоже никогда не жил, не только в миру порывами себя тешил, даже в святых местах с собой совладать не особенно-то стремился. А сейчас решил нотации почитать? – Усмехнулся Фёдор.
--Всё в жизни меняется и лучше поздно, чем никогда. Почему думаешь, насмотревшись на вас, не могу тут же покаяния попросить?
--Да хотя бы потому, что покаяние получив, себя-то переделать не осилишь.
--Всё течёт, всё изменяется, потому и я могу остановиться на однажды выбранном.
--Не сможешь, тебя твои же противоречия съедят. Намешанный ты, и знать, всю жизнь метаться обречён.
--Я не знаю, из какого теста меня замесили, но в одном уверен – чувства на добро и зло не раскидаешь.
--Это, какие такие чувства в тебе бушевать стали и с какого времени?
--Хотя бы с самого детства, но тебе не объяснить, для тебя это закрыто, потому как нет в тебе противоречий, да и жизни в тебе тоже нет.
На этих словах, старик буквально затащил меня внутрь просторной горницы, которая из-за закрытых ставен пребывала в тяжёлом полумраке. Обычная, не протопленная изба на начало зимы, выхолащивала все внутренности, а может, мой дух не особенно жаловал это неживое место. Холод и скопище прозрачных чудовищ, вдруг, заполнили всю избу. Они не смели подойти ближе, но их пронзительные глаза зорко следили за каждым моим шагом, хищно скалясь и, стараясь подойти как можно ближе. Они будто трогали моё бешено колотящееся сердце, окутывая безразличием и замораживая все стремления. Окрик Игната не только отогнал уродливые тени, но привёл и меня в обычное чувство, наполняя сознание горячей жизнью и острыми ощущениями.