Длинный, летний день нехотя подходил к концу. Чёрная в больших белых пятнах корова, деловито протолкнувшись через толпу своих подруг, подошла к распахнутой калитке и, осведомив хозяев о своём возвращении громким мычанием, не спеша, прошла к просторному хлеву. Дуня, взяв подойник, медленно поплелась к корове, спотыкаясь на ровном месте.
Порядком утомившись, мужики направились к крыльцу, на котором стояло ведро с водой и деревянным ковшом, который был предусмотрительно оставлен хозяйкой для вечернего умывания.
За столом повторилось то же самое, что и на дворе. Подросток, усевшись по правую руку от отца, будто не замечал недовольство своей матери, которая перекашивалась от каждого жеста своего сына. Он будто специально, чтобы позлить и так уже доведённую до крайности женщину, старался говорить, держать ложку, даже сидеть, как отец, которого она стала не просто презирать, она его отчаянно ненавидела. От бессилия что-либо изменить, от моментально охватившей её досады, она бросила ложку и вышла из-за стола. Тут Михей, пользуясь случаем, присыпал весь чугунок с едой, да наскоро помолившись стал есть как ни в чём не бывало. Глухой стук ложек по дну чугунка выдернул хозяйку из яростной ненависти и заставил приняться к подготовке ко сну. Хищная улыбка лишь на мгновение перекосившая лицо злой ведьмы исчезла, приняв прежнее презрительное выражение. Еда давно уже не приносила удовольствие, потому она только и могла, что пить квас собственного приготовления. Неудовлетворённость, глодавшая её изнутри, гнала куда-то подальше из дома, от людей и от ненавистного мужа. Пострадавшая от собственного упрямства, она так и не хотела признать свою ошибку, даже с собой наедине она пыталась спорить, пресекая всё чаще и чаще возникающие мысли о возвращении к месту, где родилась и росла. Муж с сыном, после того как поели, полезли оба на печь, и почти что сразу оттуда послышался мерный храп. Бросив на столе не прибранные объедки, Дуня резко развернулась к двери и выбежала наружу. Дверь не успела до конца притвориться за ней, как из стены вышел молодой ещё Игнат. Он подошёл к Михею и тихо его позвал.
--Ты? – Удивился хозяин. – У меня в тебе вроде ещё потребностей не возникало.
--Да я за другим. Хочу предупредить тебя. Теперича моя травка тебе без надобности будет.
--Это ещё почему?
--Разгулялась она. А ведьму в таком виде травкой не одолеешь
--Чего же тогда делать?
--Вот за этим и пришёл. Как в церковь пойдёшь, прихвати с собой оттуда как можно больше святой воды, да церковных свечей не забудь. Утром и вечером не забывай сам, да и парня своего умывать, а на ночь не только лампадку, но и свечи с молитвами жги. После того, как ты хоть раз это сделаешь, я не смогу к тебе прийти, но только хоть раз забудешь, я не успею помочь, а она с тобой разделается. Потому, желаю нам с тобой увидеться, когда у тебя последний внук народиться, да подрастать начнёт. Помни, как только потребую, так сразу мне его и отдашь.
--Так тому и быть. – Тихо произнёс Михей, явно сожалея о своём таком опрометчивом обещании.
После разговора с хозяином, он, словно тень просочился на широкий крестьянский двор и, пройдя огородами по довольно утоптанной тропинке, двинулся к выжженному месту на краю густого леса. На поваленном дереве сидела лохматая женщина с заострённым тонким носом и ввалившимися глазами.
--Чего прёшься сюда, злодей? – Зычно произнесла она, несмотря на свой, довольно потрепанный вид.
--Чего рычишь-то? Никто не виноват в твоей твердолобости. – Тихо и спокойно отозвался Игнат.
--Вертаться не зови, поздно. А жить среди людей - тошно. Поначалу думала, что в усладу мне будет ими забавляться, но тут свои неудобства возникли. Да и мужик мой, видно поверил тебе, коли стал твоими наговорами пользоваться. Не поддаётся червяк.
--Посмотри, Дуняша, что ты с перелеском сотворила! Люди ведь не слепые, всем глаза не отведёшь.
--Да чего они мне? – Совершенно спокойно, опустив голову, произнесла уставшая женщина. – Надо было мне с тобою остаться. При твоей-то родовитости, да ещё и моей наследственной силе, могучего колдуна бы вырастили. А то у тебя Лизка с Фёдором – ни то ни сё. На ровном месте спотыкаться горазды. А у меня Семён, так вообще весь в Михея уродился. Пока и передать зерно родовое некому.