--Здрав будь, мил человек. – Пробасил он мягко, но довольно уверенно для своего возраста.
--И тебе здоровья, дедушка. – Постарался я быть вежливым.
--Чего привело тебя сюда, спрашивать не стану, без того ведаю. Хочу другое спросить: зачем тебе знание спонадобилось?
--Не хочу себя пустой игрушкой чувствовать, пусть даже и в добрых руках. Надо мне, дедушка, самому всем этим проникнуться, а там уж и думать, как поступать.
--Знания я тебе дам, но только для того, чтобы отважиться и избрать свое. Чего тебе на роду начертано, оттого не отвертеться, а остальное сам добывать станешь. У тебя сейчас токмо одна заковыка, даже малую каплю мудрости надо суметь сдюжить, чтоб в голове удержать, да не растеряться, чтоб поверить. А то не ровен час, и воронами добытые мудрёности разлетятся, опустошив не токмо рассудок, но и сердце любопытное.
--Голова моя хоть и далеко от меня, но душа всегда главней считалась, знать, душой принимать стану, а за рассудок и того пуще, беспокоиться нечего, коль он ещё не наполненный. Если до сих пор не свихнулся, значит уже ничего подобного не случиться.
--Молодец, не сплоховал. Твоё решение – твоя награда.
Седой старец поставил посох в край того самого камня, откуда он появился, и, словно тягучее тесто намотал его на самое остриё палки, затем со всего размаху, как малую птаху запустил далеко вверх. Подобной молодецкой силы от древнего старца нельзя было, и предполагать, а он и глазом не моргнув, стоял в кротком ожидании последствия. Тяжёлый посох, коснувшись холодного отражения ночного светила, стал преображаться в рябиновый куст и, мягко опускаясь в середину опушки, прирастать раскидистым деревом.
--Смотри теперича, во все глаза смотри, да не вздумай спрашивать, покуда, само не остановится. – Пророкотал старик, под вихрь меняющегося дерева.
Замелькали в верхушках деревьев солнце с луной, а день с ночью, не касаясь даже тенью самого старца. Время, убыстряясь, отматывало назад, рябя картинами зимы и лета. Молодел и расцветал рябиновый куст, опадала с него листва, до тех пор, пока молодым изогнутым стволом с малыми клейкими листочками не стал. Бушевал лес в солнечном летнем разнотравье. Неугомонные птицы, стараясь выхвалиться одна перед другой, громко распевались звонким щебетом. Жизнь бушевала неуёмной жаждой радости тепла и света. Из плотной зелёной стены деревьев робко вышла на поляну молодая девушка. Медленно, словно плывя поверх сочной травы, прошла она к молодому деревцу. Слёзы обиды душили и, прорываясь, градом, катились из её огромных изумрудных глаз. Печаль, которую испытывала незнакомка, тяжёлым гулом отозвалась у меня внутри. Хотелось подойти и утешить такую тихую и неуёмную печаль. Молоденькое деревце потянулось к ней, стараясь хоть небольшой тенью обласкать безутешную красавицу, когда она присела около гибкого ствола. Её струящиеся волны волос цвета льна были небрежно заплетены в косу и лёгкий, набежавший ветерок, будто играя, старался освободить новую густую прядь из светлых упругих волн.
--Чего, озорник, разыгрался? Не видишь, они меня боятся. Забыли, как не только о смерти лёгкой молили, но и жизнях своих никчемных. – Отмахиваясь от летнего ветерка, словно от человека, вымолвила красавица. – Они ещё увидят, когда я сама, словно простая смертная, им принесу дитя. С обликом человека, оно родит потомство и я, не хуже людей в своих потомках прорастать стану.
День клонился к закату, тенистая зелень листвы становилась темнее и всё более плотной, когда на опушку вышел молодой высокий парень, который сильно удивился, увидев в чаще леса безутешно плачущую девушку. С длинными до плеч чёрными волосами и красной рубахе, он не особенно походил на простого землепашца, но и от охотника у него тоже ничего не было. Постояв в нерешительности, он, наконец, отважился подойти поближе к грустной незнакомке.
--Кто ты, красавица? Кто посмел тебя обидеть? – Осторожно приближаясь, спросил он.