Высокая трава покрывала два нагих тела, оплетая их под дуновением мягкого ветерка. Обманчивые вечерние сумерки прикрыли наготу тел, оставив нечёткие очертания под холодным лунным светом.
Сладкий сон сморил крепкого мужчину. Он лежал с блуждающей полуулыбкой, тихо посапывая в полной безмятежности. Его крепкая рука ещё обнимала девушку, под впечатлением такого недавнего блаженства. Соблазнительница поднялась и с грустью посмотрела на него. Она добилась именно того, что не давало ей покоя последние годы существования. Выбрав младшего сына местного волхва, богиня Марана, не задумываясь, решила его судьбу, но в самую последнюю минуту ей вдруг стало жаль незадачливого человека, потому, растворяясь, она ещё раз пристально посмотрела на свою жертву, только на единый миг, но пожалев и о своей нечеловеческой сути.
Прохладное утро, свежестью и влажной росой выпавшей на траве, скорее отрезвило, чем разбудило молодого человека. Одеваясь, он нервно, скорее, от холода, вздрагивал всем телом, пытаясь натянуть взмокшие от утренней влаги штаны.
--Виждич, Ви-жди-ч! – Доносилось со стороны леса. Парень начал метаться. Его бросания в разные стороны, выдавали желание укрыться куда-нибудь от идущего прямо на него человека. Не найдя выхода из создавшегося положения, он просто рухнул на то же самое место, где ещё недавно провёл самую сладкую в своей жизни ночь. Обхватив голову руками, он, не зная как поступить, стал дожидаться того, что будет. Досада и волнение, охватившее его целиком, разрешились только с появлением плотного седого старика, который, подойдя опушку, стал напротив молодого человека и, не говоря ни единого слова, укоризненно уставился на него. В длинной рубахе, босиком, он будто уже знал о происшедшем, потому только нервно поглаживал странный амулет, висевший у него на шее. Огромный медвежий клык в виде орлиной головы, оплетенный разноцветными бечевками и держащий в клюве блестящую металлическую толи палку, толи змею. С того места, где я находился, этого было просто невозможно разобрать.
--Ну, чего вы? Никуда я не девался. Не впервой же мне одному в лесу ночевать? – Суетливо оправдываясь, парень старался растопить льдинки в глазах рассерженного отца.
--Говори, паря, чего выворотить успел. Не то, что от тебя, от самого места нечеловечиной прёт. Меня-то не проведёшь. Каковские игры удумал со мной крутить? – Строго напирал старик на великовозрастного сына, стараясь тем самым не оставить и малейшей лазейки для его оправдания.
Смирившись со своим двояким положением, молодой человек выложил всё как на духу. Вместо ожидаемого громкого назидания, ответом прозвучал безысходный старческий выдох. Видавший немало в своей жизни волхв и представить не мог такой божьей кары. Его младший, ещё не посвященный сын, вляпался в такие переделы, которые и его уму было неподвластно осилить, а не то чтобы достойно противостоять. Не такого он вымаливал у богов для своего наследника. Убеленная сединами голова упала на жилистые ладони. Всегда твёрдый в своих решениях, он боялся показать так не вовремя подкатившую слабость. На подкосившихся ногах он попытался выпрямиться, чтобы и тенью не проскользнула мысль о его человеческой слабости и полном отцовском бессилии. Лихорадочно перебирая в голове всё, что до селе знал о великой богине, которая повелевала сроками жизни каждого смертного, волхв был готов отдать свой остаток жизни Маре, только бы она отпустила неразумного сына. Вызвать её в неурочный час значило не только накликать беду на себя самого, но в гневе она могла забрать и весь его род.
Мысли из головы старика предавались мне вместе с его отчаянием и болью. Он искал ответов на свои вопросы и тут, его осенило хоть и нежеланное, но в данной ситуации, по его мнению, самое трезвое решение.
--Хранителя рода звать станем. Пусть он долюшку твою рассудит. Как скажет, так знать тому и быть. Не властны мы, решения богов менять, мы лишь слуги. Не знаю, чего удумала рассерженная Мара, чего она хотела, но ты ничто в её планах. – На этих словах решимость отца поборола страхи волхва, и старик вновь обрёл строгий вид главы рода.
Очертив целиком всю поляну, он заставил сына присесть в том месте, где случилось такое невиданное соитие между богиней и простым человеком. Сам же, встав около центра круга, стал протяжно напевать старую, почти забытую песню своего рода, при этом в конце каждого куплета уважительно призывая на помощь спящего прародителя. Кланяясь на все стороны света, волхв в своём пении, то переходил на едва различимый шёпот, то, набирая побольше воздуху, голосил что было сил. Казалось, что этой заунывной песни не будет конца, потому что тон исполнения царапал бы даже амёбу с её элементарным устройством. Певун не только упирал на голос, он при этом умудрялся вычерчивать странные символы, меняя место своего давящего вокала. Когда около центра не осталось ни единой травинки, и вся земля была исчерчена незнакомыми мне знаками, прямо из-под оставшихся корней на божий свет стал выползать огромный чёрный валун. Он, словно подталкиваемый из самих недр, медленно изрыгивался, поднимая немалый пласт земли, испещрённый множеством мелких корней. Налипшая желтоватая глина сползала по нему, словно жир со сковородки. Достигнув размеров в два человеческих роста, камень, перестав расти, блеснул своей непроглядной чернотой, стал расползаться надвое. Как и в моём случае, из него вышел древний высохший старик с нависшими бровями и длинной белой бородой.