С неимоверными усилиями мне пришлось добираться до дома в совершенном одиночестве. Меня не то чтобы никто не искал, но как показалось на первый взгляд, даже и не вспомнил о довольно длительном отсутствии. Придвинув хозяйский табурет, я уселся отогреваться у тёплой печки, стараясь не думать о куда-то ушедших хозяевах. Сначала нужно было отогреть свои замороженные кости, а только потом думать о том, что за информацию подкинуло очередное моё увлечение минувшими временами. Анюта вбежала с полными руками наколотых поленьев, и будто не видя меня, стала подкидывать их в разгоряченную печь. Дрова, выпаривая замёрзшую влагу, наполнили комнату ароматом свежей смолы и лёгкостью летнего костерка. Сознание стало уплывать от уюта и спокойствия.
--Не упал ты ещё здесь. Примостился, словно воробей на веточке. Слазь с папаниного табурета, да переоденься, наконец. Целый день без горячего, смотри, как проморозило, аж кости с треском отходят. – Забубнила женщина прямо у меня под ухом. Уставший и размякший я не мог пошевелиться, потому, не переставая давать указания, Анюта сама их и выполняла. Уложив под овчинный тулуп и ватное одеяло, предварительно растерев тело спиртом, она напоила меня горячим чаем, после чего оставила навалившемуся глубокому сну.
Последние наставления
--Здорово, путешественник! – Прохрипел Трофим, устраиваясь на своё излюбленное место. – Чай не откажешь старому приятелю в компании. Может, вместе чайком кишочки промоем?
--Отчего отказывать хорошему человеку? Можно, если хозяйка позволит, чем и потяжелее кишочки забить. – Прохрипел я со сна, уловив игровое настроение своего учителя.
--Вот это дело! – Привычным движением, поглаживая ухоженную бороду, довольно ответил Трофим.
Анютина стрепня мне всегда была по вкусу, но в этот раз, я не мог оторваться от кислых щей со сметаной, потому даже самые трезвые мысли роились лишь у добавочной порции.
--Не части, а то сплохеет. – С усмешкой пробасил старик.
--От хорошего аппетита ещё никто не умирал. Анют, плесни добавочки, а то не понял, чего ты в эти щи не доложила.
Вместо колкого ответа, женщина безропотно налила следующую тарелку и вышла из дома, оставив нас один на один. Моё удивление скрасилось бодрым настроем Трофима, а потому я не стал заострять на этом особого внимания.
--Уже всего меня просмотрел, или осталось что-то, чего объяснять надо? – Не торопясь, постарался вызвать на откровенность старика.
--Да чего ты мне объяснить-то сможешь? Это скорее я тебе растолковать смогу, почему тебя в такую даль забросило. – Как бы, между прочим, ответил он. – Доедай, а то желудок сейчас больше тебя думает.
--Может, тогда скажешь, чем это хозяйка наша такая с утра пораньше озабоченная?
--Да за отца своего переживает. Худо ему, совсем измаялся. Да, и за себя боится… Ну об этом после.
--Пока меня не было, у вас тут гляжу, своё приключение вышло?
--Такие приключения с Трифоном каждый год происходят. Не забыл – зима в самом разгаре…
--Нет. Одно понять не могу, почему попал не туда, куда сознанием стремился? Ведь хотел посмотреть на таких же, как и я сам.
--А ты их во снах своих ещё не насмотрелся? Сознание стремилось узнать не судьбы молодых людей, прошедших ту же науку что и ты, оно видно алчно желало большего, потому и попал ты в начало хранительское. В самое гнездо, откуда волшба крестьянская милостью Божьей стала.
Видел ли ты на отце Виждича амулет в виде резного медвежьего клыка? – С интересом, посмотрев на меня, продолжил старик свои пояснения. - Вижу, что и твоё внимание он привлёк. Это непростая вещица, она в вашем мире вроде паспорта. Старик не простым служителем-волхвом в роду считался, он был потомком Вирь-авой, потому лес для него, что для тебя родная улица.
Богинь в наших краях было много и все они достойно почитались. Не путай их с ведьмами. Разница меж ними была огромная, хоть взять то, что все богини могли вселяться в тело любого живого существа, а ведьмы только в некоторых животных. Хотя ведьмы и могли иногда разговаривать с животным миром, но не так как богини.
Вирь-авой – лесная покровительница, никогда не показывалась людям в своём истинном обличии. Она, словно платья меняла людские тела и порой ходила между селянами неузнанной, наслаждаясь своим могуществом, творя как добрые дела, так и шалости. Многих парней она сума посводила. Сначала вызнает слабости, а потом и является как горемычная сиротливая красавица, которой после мора родни деваться некуда. Сначала на жалось надавит, а потом глядишь, парень и влюбился… Позабавиться так с год другой и ищи её потом в лесу, а детей в селении оставляет, но своими милостями завсегда одарит, да всех наперечет помнила. Вот и жил целый род лесной богини среди людей. Маялись её дети без матери, да всё норовили в лес уйти, особенно тяжко было тем, от кого скрывали настоящее имя родительницы. Не находили они радостей среди пахарей, да по зову крови и пропадали в лесах. Народ тогда говорил, что родная матушка дитятку приветила, да в своём хозяйстве место неугомоннику нашла.