Хозяйки же других мест, как воды – Видь-авой, полей – Мастор-авой и людей – Азорь-авой, не хотели родниться с низкими по их мнению людьми, потому приходили на помощь и оказывали милости с высока, держа своё высокое положение и размеренную жизнь в тайне. Азорь-авой, хоть и больше к людям приближена, но всё одно, чуралась даже своих плакальщиц. Могла прийти на помощь, а могла и пуще прежнего, мор какой наслать, чтоб по пустякам не беспокоили.
Одна только лесная дева благосклонно смотрела не только на свой лесной народ, но и на всё человечье племя – за своих всех почитала. Так вот людская молва и донесла историю хозяйки леса и, на те времена, сильнейшего кудесника наших мест.
Встретив молодого колдуна, Вирь-авой сама воспылала к нему сильным любопытством. Вновь захотела хоть на немного пожить простой селянкой. Приняв облик заблудившейся простушки, очаровала ведуна, который понял всё, но слишком поздно. Голову она ему сильно задурманила, потому сразу и не распознал игривой шалости богини. Очнулся, только когда оставила она ему плод горячей любви, да также как всегда, ушла неведомо куда, одарив при этом сына странной красотой. До этого случая дети у неё рождались всё больше на людей похожие, а этот, видно от настоящих чувств ни то ни сё получился. Для людей он считался уродом, каких свет не видывал, но для неё он был настоящим совершенством.
Представь себе человека с медвежьей пастью и жуткими бурыми волосами по всему телу? Страшный видом, он имел доброе сердце и часто бегал в лес жаловаться на свои обиды матери. А она жалеючи разным наукам его обучала. Становился он вроде оборотня: мог медведем представиться, а когда и вообще разными животными перекидываться. Сильно его не боялись, потому и ненависти не было.
К тому времени, кудесник постарел, а жил бобылём. Всё не мог забыть свою первую любовь, дурманом она в нём сидела. Но на склоне своих дней к родне прислушался, по их настоянию, взял себе в жёны добрую молчаливую девушку. Она ему тоже сына родила, но в отличие от старшего, хорошим и пригожим, с людской точки зрения. Вот и понеслось – одного холили, другому тумаки раздавали. Отсюда стали две ветви жить. Хоть и некрасив, но куда деваться? Оженили и Медвяка, за ним и меньшой Ждан женился, да вражда не унялась меж братьями. Младший, словно по заговору какому, старшего лютой ненавистью ненавидел. У него всего один сын народился, остальные всё девки, а у старшего – сыны как на подбор, богатырям на зависть. Съедала жуткая завить Ждана, просвета никакого не было от мути против брата. Тогда он и прослышал об могучем Зиждиче.
Колдун хоть и не из этих мест, пришлый, но дурная слава впереди него бежала. Почему он в наших местах осел не знаю, но злодейства от него, словно весенние ручейки по всем сторонам растекались. Разное про него молва доносила: кто говорил, что он когда-то Велесову книгу видел, да свои виды на те знания имел, потому и изгнали его. Кто говорил, что сам её составлять помогал, да и себя не забыв, кое-что присвоить захотел. В общем, во вред применять их стал, потому нажил таких сильных врагов, что пришлось в наших местах спрятаться, чтоб не убили. Кто во что горазд, то и сочиняли люди про него, но одно правда – силой он владел великой и злость в нём жила непонятная. Боялись его сильно, но отчаянней людского желания досадить – ничего нет. Казалось, чего не может выдержать людина? Да всё, что угодно будет нипочём, ежели он во что верит. Но точно также порой кидается утешить своё разбушевавшееся желание сделать гадость близкому, пусть и ценой собственной жизни.
Долго Ждана ненависть к брату точила. Вот однажды и не выдержал. Ничего никому не сказав, отправился к этому лихоимцу за помощью. Уж как принял его страшный колдун не ведомо, больно молчаливым вернулся оттуда. Молва донесла, что пришёл мужик от колдуна весь седой, с потухшим взором и с потерянной радостью к самой жизни. Глаза даже от домочадцев прятал и старался лишний раз на народ не показываться.