--Пошли теперича вместе кумекать, коли, своей голове не доверяете. – Старушка бодро направилась к новенькой избушке, которая пахла свежесрубленным деревом. Мы пришли именно в то время, когда Митрофан со своими сподвижниками обустраивался на выбранном месте. Летний зной после холодной зимы и нещадного снега воспринимался как благодать. Разомлев от тепла и какого-то родного чувства полной защищённости, я лёг в ногах перед усевшимися на лавке Дариславы и Трофима.
--Теперича нам никто не помешает. Давай, выкладывай, как дело было. – Пропела старушка.
--Это ты не у меня спрашивай, у него пытай, как дело было. – Постарался отлынуть от объяснений Трофим. Тяжёлая и горячая рука легла мне на голову. Воспоминания поплыли яркими вспышками пережитых событий. На том месте, где Лизка надела на меня амулет, старушка отдёрнула руку.
--Ясно теперича кто с вами поиграться удумал. Тебе ли такого хода не знать Трофимка. Ты, почитай не первый век эту землю топчешь, людей наскрозь видеть обязан, а уж вражин разных и тому боле…
--А то я не видел…
--Раз видел, чего сюда попёр?
--Да того, что не знаю, как это с него снять. – Обиделся мой наставник.
--Кто одел, тот только своим путём парня заморочил, значит, этим путём и снимать личину надобно. – Махнув рукой на Трофима, Дарислава приподняла мою голову и уставилась на меня таким проникновенным взглядом, который заставил отрезвить человеческую суть и полностью забыть о животной личине.
--Кем пришёл ты в этот мир? Отвечай не мыслями, а тем языком, которому тебя родная мамка учила.
Слова складывались в голове, но никак не выходили наружу в виде нормальной речи.
--Пробуй давай, не отлынивай. – Продолжала настаивать Дарислава. Что-то едва уловимое на речь у меня всё же получилось, но после этого старая ведунья ухватившись за амулет повторила нараспев одну и ту же фразу, которая почему-то прошла мимо моего сознания. Услышав её, я не мог бы ни за что её повторить. Амулет словно живой сам сполз в её руку, а я по-прежнему оставался в собачей шкуре. Что-то необъяснимо крепко держало меня в этой сущности и я не мог ей сопротивляться.
--Чего уставился? Теперь дело только за тобой. Подумай, кем ты на самом деле являешься, человеком или животным, тем и оставайся до скончания дней своих. – Немного оттолкнув меня от себя, небрежно произнесла старуха. Остаться до скончания века животным мне никак не хотелось, потому я изо всех сил попытался представить себя тем, кем был до злополучного Лизкиного розыгрыша. Хоть Божьи твари и все равны перед Создателем, но мне был отпущен век человеческий, а потому, менять его на собачий я никак не хотел. Желание вернуть всё назад выплеснулось вместе с диким криком, который вырвался из пасти животного, а остановился выплёскиваться во мне. Стоя на четвереньках, я увидел по-прежнему свои руки, своё, с детства знакомое тело, которое хотелось прикрыть. Нагота вселяла крайнее чувство незащищённости и неудобной стыдливости.
--Трофим, видишь, как парнишка мучается? Принеси ему парты с рубахой, а то совсем от стыда сгорит.
Быстро, не свойственно расторопности моего наставника, у меня оказались незамысловатые вещи. Только под защитой пусть и простенькой суконки, я, наконец, ощутил себя более или менее комфортно.
--Скажи нам теперь: что это было? – Не удержался я от искушения узнать неизвестную для меня доселе силу, которая против собственной воли превратила меня в животное.
--Ничего сложного. Пробуя свои знания, ты убедился, что они не настолько крепки, чтобы справляться с могуществом, которое может предстать перед тобой в любой час. Вот потому и принял на себя другой облик, да ещё умудрился и всех убедить, что тебе его надели. А, как только встал перед выбором, навсегда остаться в нём, так сразу его и опрокинул.
--Это выходит, что я всегда оставался тем, кем был, а личину, на себя из страха напялил что ль?
--Вроде того. – Не моргнув глазом, отчеканила бабка.
--Да разве такое бывает, Трофим? – В сердцах воскликнул я, цепляясь за своего учителя.