--Колдовство, сынок, это не токмо сладкая месть, но, прежде всего, обман самого себя. Тот, кто хлипок духом, завсегда в сети попадётся, порой даже и никакого заговора не понадобиться для противной стороны. Только и нужно, что убедить в своей могучей силе. – Поникнув головой, постарался смягчить удар Трофим.
--А амулет? Чего ж тогда он не снимался? – Постарался я поймать «сговорившихся» стариков.
--В амулете и правда древняя сила теплится, но ты её не принял, а отдать не додумался, вот я его от тебя и освободила. Желания твои – вот всему причина, смог себя уверить в немощи, с тем и смирился, а бороться не хотел, потому и пришлось перед выбором ставить. Вся жизнь твоя от рождения до её конца один только выбор и есть. Сегодня выбрал, а завтра получил из выбранного ещё, опять выбрал, снова получил – на том круг жизни и держится.
Не верилось, скорее не хотелось верить в то, что это я сам себя закабалил в собачью шкуру и от собственного страха, даже пожелать не соизволил прежнего облика, а к тому же всех переполошил и уверил в обречённости своего положения.
--Чего засмущался? Многие на этот крючок попадались, да так на нём и оставались. – Продолжала «добивать» меня старуха. – Смотря все глубже и глубже любого учения, порой всякий попадается на простом, пройдя при этом мимо самых, что ни на есть мудрёных козней. А все от того, что легче оказывается в сложном ковыряться, чем видеть то, что на поверхности лежит. Вот отсюда и выборы неразумные случаются.
Сжалившись надо мною, Трофим постарался как можно быстрее откланяться. Он, наскоро поблагодарив Дариславу, вытолкал меня взашей, и уже через несколько минут мы шагали по заснеженному лесу дрожа от холода. Почти в полной темноте после жаркого летнего солнца тело тряслось как холодец без миски.
--Куда мы? – Выпихнул я едва различимые слова между зубной дробью.
--Настало время тебе новый выбор делать – не надо его упускать. – Серьёзно ответил Трофим.
--Это понятно, но теперь и подумать страшно, чего от самого себя ожидать.
--Из пустого в порожнее не переливай, тогда и страшиться нечего будет.
Трофим шёл впереди, и его большие плечи едва покачивались от ходьбы, будто и не было снежного наста вовсе. Лёгкий дымок пара прерывался не окутывая его голову целиком, как у меня. Я же, стараясь идти за ним след в след, едва поспевал вытаскивать ноги из снега, как тут же проваливался по колено в следующий след, пыхтя и сопя при этом с неимоверным усердием поддерживая темп. Собственное дыхание отличалось такой активностью, что оно окутывало не только лицо, но и всю голову целиком. Волосы и брови стали постепенно покрываться ледяным инеем, превращая меня тем самым в настоящего Деда Мороза. Сумерки быстро превратились в непроглядную ночь. Сияния далёких звёзд не хватало для того, чтобы чётко различать путь, по которому мы двигались. Тени от деревьев переплетались с нашими, и, медленно переползая по ровной белой поверхности, усиливали чувство настороженности. Звенящая тишина доносила лёгкий скрип шагов, заставляя нас постоянно оглядываться по сторонам. Наконец Трофим остановился.
--Ты слышишь? – Настороженно произнёс он.
--Кто-то идёт за нами? – Поддавшись его тону, спросил я.
--Думаю, что это Агаша пытается нас нагнать.
Свернув немного с невидимого пути, мы стали забирать вправо, откуда наиболее определённей раздавались шаги. Уже совсем скоро, мы и впрямь встретили угрюмую цепочку, которая вот-вот должна была соединиться с нами. Агаша, опираясь на свой посох, шла впереди и выглядела довольно уставшей. Маринка замыкала всю процессию, стараясь не сводить глаз с растрёпанной Анюты и взъерошенного Трифона. Встреча оказалась довольно безрадостной, несмотря на то, что мне всё же удалось принять своё нормальное состояние. Хлопоты с бедной Анютой до такой степени вымотали всех, что дорога показалась отдыхом, потому без лишних разговоров мы слились в единый маленький отряд, которым и продолжили свой дальнейший путь.
Выбор
Утопая в снегу по калено, мы шли ровной вереницей друг за другом, оставляя за собой последний перелесок перед заветной опушкой. Взявшийся ниоткуда сильный ветер, принёс порывистую метель, которая будто нарочно испытывала наши последние силы. Липкие снежные хлопья заметали наши следы, как только мы успевали выдернуть ногу из рыхлого снежного наста. Ледяной ветер продувал насквозь, выхолащивая, казалось бы, саму душу из задубевшего тела. Огромные снежинки, наслаиваясь одна на другую, замуровывали лицо, и чтобы не потерять впереди идущего, приходилось постоянно смахивать целые комья липкой мокрой массы.