--Трофимушка, время пришло. Посмотри, как сосна начала цвести. – Игнат, не обращая внимания на меня, указал на дерево, которое и впрямь стало озаряться немыслимым светом. Переползая от макушки, он медленно надвигался на нижние ветви, превращая дерево в световое изваяние.
--Вижу, не слепой пока. Но на этот раз изменения у нас будут. Не один избранник сегодня явился для разрешения давнего спора, а двое. Потому, как только луч укажет, так оба они выйдут для определения нашего будущего. – Холодно произнёс старик, не смотря в сторону своего давнего врага.
Чудесное дерево приковало внимание всех. Но новость, хоть и сказанная как само собой разумеющееся, возымела предполагаемую реакцию. Тени колыхнулись. Лизкина довольная физиономия вытянулась, и она лихорадочно стала осматривать собравшихся. Игнат с Фёдором недоумевающе уставились на Маринку. Час торжества подростка настал. Она, правильно оценив ситуацию, гордо взяла меня под локоть и разве только не показала язык всем присутствующим, тем самым, разоблачив и меня. Выдержать её полного довольства я был не в состоянии. Неожиданно на помощь пришла Игнатова «надежда».
--Не уж-то вы стали детей к такому делу допускать? А ещё на нас лицемеры кричали, что в нас ничего от людей не осталось. – Возмутилась растерянная Лизка. Быстро подскочив ко мне, она, не задумываясь, стала что-то спрашивать у того, кто так бесцеремонно занял моё тело. Язык, на котором общались эти двое, мне был не доступен и потому, я принял решение, пока не объявляя себя, выжидать удобного момента, когда неожиданное проявление окажет половину успеха в уничтожении этого ожившего Кощея. Терпеть в себе это нечто и не пытаться ему хоть как-то ответить, оказалось самым трудным занятием. Оно по хозяйски отдернуло мою руку от подростка и, ухмыльнувшись, постаралось что-то прорычать в её сторону. Маринка, не растерявшись, осталась стоять там, где была, не придав этому ровно никакого значения.
Два старика: Агаша и Игнат подошли к уже почти прозрачному стволу, состоящему из яркого, но не слепящего света. Подступив с разных сторон, они одновременно ударили по нему три раза. Первое впечатление было таковым, что они пробили брешь в оболочке дерева. Мощный световой поток ринулся наружу, деля собравшихся на две половины. Не успев отскочить, мы с Маринкой оказались прямо по центру этого широкого луча. Паразит, который залез в моё тело, ликовал, не скрывая своего восторга. Он выл и захлёбывался от близкой победы, напоминая мне о том, что ещё не время расслабляться и обнаруживать себя. Маринка, раскрыв рот и так же широко распахнув глаза, старалась не пропустить ничего из происходящего. Её детское личико кроме напряженного любопытства ничего не показывало. Два огромных, совершенно белых старика, один за другим вышли нам на встречу. После недолгого изучения, не открывая рта, они дали нам разрешение на высказывание своих намерений. Колдун подался всем моим телом вперёд к этими старцами, он стал высказывать им просьбу освободить его от заговора и дать волю среди людей. Он распластал моё тело перед их стопами. Все эти конвульсии никак не вязались с моим пониманием просьбы, а потому, я решил, что пришло именно моё время. Разрушив стену, которой было отгорожено моё Я, от наглого захватчика, мне пришлось немалыми усилиями подавить чужую волю. Обескураженный колдун и впрямь спасовал от неожиданного натиска. Именно этого времени мне хватило для выражения своих желаний, которые как горох высыпались из прохудившегося мешка. Оказалось, что формулировать и чего-то выжимать из себя мне не пришлось. Я твёрдо заявил, что хочу навсегда избавиться от засевшего в меня колдуна и, наконец, чтобы покой пришёл к Марье и Трифону, потому как они своими мытарствами заслужили этого освобождения. Девочка, собравшаяся за это время, схватила меня за руку и подтвердила мою просьбу как свою. На мечущегося колдуна, который, опомнившись, старался вновь завладеть ситуацией, никто не обратил внимание. Моё не только тело, но и сознание, стало разъедать его ослабевшую сущность. Он метался во мне, ища хоть малейшую лазейку для выхода и не найдя таковой, вновь начинал стенать и выть. Огромные старцы не проронили ни единого слова, они растаяли как предрассветный туман, оставив нас всех около старой сосны.