Три, недавно выхоженные бабы сидели, словно замороженные куклы на широкой лавке возле окна. Мальчишка, уткнувшийся в одну из женщин, так же не подавал признаков жизни. Перед ними, похожая на маленького стойкого солдатика, стояла хрупкая девочка с неистово пылающими зелёным светом глазами. Окутанная голубой дымкой тумана, она пыталась не защититься от чёрного чудовища, а как равная сразиться с силой, которая по мощи превышала её такие ничтожные способности. Счастливый и высокомерный Фёдор, вздымался над малышкой, уже не выхоленным красавцем, а довольно уродливым вытянутым чудовищем. Оно тянуло свои страшные лапы к чистому и ясному свечению, пытаясь не только сорвать единственную защиту, но при этом, как можно больше напугать девочку.
--Не тронь её, паскуда! – Вылетевшее из груди монаха зеленоватое пламя вместе со словами в сторону злобного щёголя, не причинило ему серьёзного урона. Зато двое молчаливых провожатых с красными глазами выросли туповатой, но довольно крепкой стеной. Они, мастерски отражали атаки Сафрона, обеспечивая при этом, неограниченную свободу действий своему кровожадному хозяину. С полным удовольствием безнаказанности своего положения, чудовище продолжило испытывать ослабленного ребёнка, забавляясь с ней в твёрдой уверенности своей безграничной власти. Красные, выхолащивающие лучи ударили по телу моего хозяина так, что он невольно дернулся, предоставив противникам зацепить не только его, но и меня. Захваченный странным боем, я попытался помочь Сафрону, чем только мог. Попытки строить защиту, которой столько времени уделял Трофим, хоть и запоздалые, но приносили свои плоды. Молодой монах и сам оказался не слишком простой добычей для истуканов Фёдора. Одного мощного удара зленного луча, в сопровождении громкого пения «Отче наш», оказалось достаточно, чтобы они рассыпались гнилостной трухой. Неистовая вера, жившая внутри человека, не только придавала сил, она вела бой вместе с нами, укрепляя всё больше и больше наши, слившиеся силы. Только именно этого времени, потраченного на молчаливых стражей колдуна, и не хватило для спасения храброго ребёнка. Видя, что насладиться лёгкой поживой не удастся, хищный монстр послал тонкий едва уловимый луч, прямо ей в сердце, при этом, подобрав своё тело, словно спустившееся платье, он прыгнул прямо на замешкавшегося Сафрона. Сбивая с ног и при этом, буквально выскакивая на пустынную улицу, затянутую едким дымом, колдун растворялся, безнаказанно хрипя что-то, похожее на угрозы. Быстро оправившийся монах, на лету подхватил тело ребёнка, сразу стал осматривать, пытаясь хоть чем-то ей помочь.
--Что ты, милая, -- причитывал он, не веря в безысходность положения. Прерывистое дыхание и быстро тускнеющий взгляд не дали даже самой легковесной надежды на её спасение. Так она и умерла прямо на руках у своего незадачливого спасителя, оставляя его с вечно незаживающей раной на сердце.
До какой степени человек может сам себя покарать? Ни одно в мире наказание не сравниться с тем, которое раздосадованный, потерянный человек может назначить сам себе.
Сгорбленный Сафрон с выбеленными висками, даже отдалённо не был похож на прежнего тоскующего влюблённого, который старался совершать только праведные дела, и жившего в эфемерном мире чистых трудностей, в едва преодолимых, далёких от грубого мира испытаниях. По горящей деревне уже шёл человек познавший настоящее горе неудовлетворенности собой и разочарование в собственных силах до такой степени, что казался себе тем самым монстром, который, словно нарочно предоставил невинного ребёнка на поживу кровожадному колдуну. В его голове, пронзительно прося о помощи, стоял образ маленькой девочки с огромными зелёными глазами. Она просила его защиты и, погибая, с укором смотрела на него, цепляясь худенькими ручками за полы его одежды. Куда бы он ни кинул свой уставший взор, он видел лишь её умоляющие огромные зелёные глаза. Пожираемая огнём деревня останется в памяти этого человека тем больным воспоминанием, которое он не позволит никому вытаскивать наружу и ворошить, как вздумается. Эта боль невольно стала и моей болью, будто сливаясь в единое целое с Сафроном, мне уже не хотелось куда-либо возвращаться. Сизый дым, преследующий нас, окутывал с ног до головы, оставив запах боли и безнадёги. В таком тумане и затерялось моё мутное и истерзанное сознание.