--Раздвоиться и жить одновременно там и здесь, я не могу. Значит, по всему выходит, что придётся возвращаться туда, откуда так внезапно мне пришлось уйти. Не могу же я для всех просто так пропасть! – Часть рассуждений сама собой вырвалась наружу с каким-то горьким сожалением.
--Почему пропасть? Ты для всех там умрёшь, для того, чтобы здесь обрести отдельную от них жизнь. Даже иногда, встречаясь с ними по необходимости, ты никогда не будешь ими узнан. Сам посуди, нельзя жить в твоём мире и просто так сказать, что ты борешься с нечестью, и мало того, видишь и слышишь её. Не всякому будет под силу тебя понять. В наше-то время люди с большой опаской относились к таким людям, а в ваше, и тому подавно… Кроме больничной палаты, после подобного заявления, я тебе ничего гарантировать не могу. Вот и выходит: для того чтобы жить новой жизнью, ты должен умереть для старой. Вспомни хоть монахов, которые приходят в монастырь для служения Богу: они отрекаются от мирского, ради духовного. Для тебя это тоже явится подобным шагом, только ещё жёстче. – Попытался внести свои объяснения Трофим.
Горячая картошка прямо в чугунке стояла на столе, разнося аромат и призывно пуская лёгкий дымок пара. Квашеная капуста, огурцы и маленькие, один к одному грибочки уже не вызывали желания проглотить всё разом. Маринкин аппетит то ли от молодости, то ли от непонимания, нисколько не потерял своей актуальности после подобных разъяснений. Она уминала за обе щёки, стараясь не упустить ни единого слова.
--Агаш, а этой девице то же самое грозит, что и мне? – Любуясь её беспечностью, поинтересовался я.
--Вроде того. Понимаешь, у неё гораздо серьёзней, чем у тебя милок замешано. Она носителем посоха быть предназначена. Он сам её выбрал, а потому и выбора ей почти не остаётся. – Потупившись в пол, едва слышно произнесла старушка.
--А мне нравится. Прикинь, я как баба Агаша по деревням с такими прибамбасами ходить буду. От меня не то что кошки с собаками, но и люди шарахаться станут. – С набитым ртом, довольно констатировала Маринка.
--Чему радуешься, глупенькая? Твои родители сума сойдут, когда про такое узнают. – Не выдержал я.
--Так ведь это не прямо сейчас же будет!? – Продолжая жевать, спокойно парировала девчонка.
--Коленька, это тебе выбор предстоит делать прямо сейчас, а у неё в запасе ещё годков пяток наберётся. – Отодвинув от себя тарелку, произнёс Трофим и почему-то очень пристально, при этом, посмотрел мне в глаза.
Душа рвалась и металась. Я не знал, какой сделать выбор. Да разве это выбор? Мне не хотелось потерять семью, но и здесь меня что-то несказанно сильно держало.
--Ну, могу я вас попросить хотя бы не за этим столом от меня ответа требовать? – Выдавив из себя последнее, я уже не был уверен ни в чём. – С любой проблемой хоть переночевать надо.
--Так это завсегда пожалуйста. – Почти в один голос ответили наши наставники.
Ужин для меня не удался. Я едва его выдержал, чтобы остаться наедине с самим с собой. Улёгшись поудобнее на своей кровати, мысли ворвались в меня бушующим потоком. Множество «за» и «против» наслаивались на две чаши весов, были не в силах до конца привести к окончательному решению. Совершенно вымучив себя бесплодными размышлениями, я поддался на яркие воспоминания пережитого дня.
Помимо собственных не решённых вопросов, для меня осталось под завесой будущее Марии, которая не исчезла и не испарилась, а полетела всё той же птицей в уходящую даль начинающегося дня. Пока я ещё находился в домике лесника и мог себе позволить подсмотреть за исходом этой грустной истории. Закрыв глаза, мне пришлось сосредоточиться на том, как она последний раз оглянулась на Анюту и уже большой птицей с тоскливым криком покидала маленькую опушку, спрятанную за перелесками и лесами от сторонних глаз. Она, набирая высоту, летела освобождённая к тому единственному, которому всегда стремилась и не могла пробиться. Под её огромными крыльями деревья и заснеженные пустоты мелькали с оглушительной скоростью. Её душа, постоянно ищущая приют и надёжное укрытие, наконец, обретала свободу. Прощение и прощание с прошлым, давало надежду на желаемое будущее. В предвкушении о том, что теперь она сможет разделить одну судьбу на двоих со своим, таким дорогим человеком, гнало её всё быстрее и быстрее.
Купол из едва различимого зелёного свечения надвигался, стремительно увеличиваясь, и превращаясь в полупрозрачного живого стражника. Переливаясь на солнце радужным сиянием, он то уплотнялся, то становился совсем прозрачным. Невидимая сила уже на расстоянии была готова для приёма такого необычного гостя. Птица закричала и стала резко спускаться. Глядя на всё это как бы со стороны, я на долю секунды подумал, что она может разбиться об эту зачарованную стену, но вместо этого, маленький островок принял её мягко, смягчив крутое падение. Это место пропустило нового жильца, как долгожданного обитателя. Гашка настороженней отнеслась ко мне, чем к той, которую называли нежитью. Опустившись возле одного из дубов, она обрела свои прежние черты человека. Трудно было представить её такое всегда угрюмое и безрадостное лицо, в озарении полной благодати и радости. Обняв дерево, ей удалось увидеть того, к кому она так долго стремилась. Всего несколько секунд судьба им позволила посмотреть друг другу в глаза, после чего около стройного крепкого дуба оказалась хрупкая и нежная берёзка. Переплетённые ветви деревьев напоминали руки, а два ствола, стоявшие совсем близко друг от друга, казалось даже в древесной оболочке, перенесли на себя образы этих людей.