Митрофан
--Много лет назад, на круглом озере, расположенном в глухом лесу и окружённом со всех сторон ещё и малыми сосновыми да еловыми борами, жил древний старик. Это если на давешнее время переложить, то от Красного, что под Желудёвым и недалеко от Ольховки располагалось, в сторону от нынешних озёр в глубь уходить и всё время вправо брать. Вот как раз в тех местах, что Агаша родилась, только поглубже в лес забрать, да в самую серёдку с недельку прошлёпать.
--Там теперь за недельку все ближайшие деревни обойти можно и чащи непроходимой, как редкой экзотики не увидишь. Везде всё пролазили и по возможности наследили. – Сделал я свою поправку.
--Я тебе не про сей час, а про тогда толкую. Только что б лучше представить об этом сказал.
--Да не заморачивайся, я все равно про такое и слыхом не слыхивал.
--Ну, тогда для большей понятливости, немного из прошлого приоткрою. Иначе совсем не ясно станет и скажешь, что опять сказку вешаю тебе на уши. Тот век в России строительством Большой засечной черты отмечен. В наших местах две линии засек проходили – Липская и Шацкая. Обе эти линии прикрывали Ногайский шлях. Особливо в летнюю пору, тяжкую для крестьян, бушевали нападения татар, и тогда посылался в Тереховской городок московский боярин с воинским отрядом. Но и наши местные дворяне, тоже несли засечную службу. Вот как раз само Шилово принадлежало по ту пору роду дворян Шиловских, они главными держателями не токмо земель и народа, но и большой хлебной пристани были. Но самым большим держателем земель считался Терехов-Воскресенский монастырь. Ему принадлежало примерно третья часть современного Шиловского района, а вот сёла Ерахтурской десятины находились под рукой касимовских царей. В какой год тебе не укажу, потому как не упомню, а где-то в тысяча шестисот шестнадцатом может позже, случилась знатная разруха, и голод сильнейший разгулялся из-за пана Лисовского. Ох, и помёрло тогда людей! Лютовал он сильно. Жёг сёла, деревни, кои не пожёг, то опустошил напрочь, так и Тереховской монастырь сильно пострадал. Крестьяне долго вздохнуть спокойно не могли и сами порой на большую дорогу выходили, чтоб себя, да семьи свои прокормить, того не понимая, что чинят таким же как и они сами, голодную смерть. Деревни стали мельчать и вымирать, да чего там деревни, когда в самом Шилове после всего этого где-то дворов двадцать-то и оставалось.
Вот в такие времена и жил он совсем один, не желая в людскую жизнь вмешиваться и их страданья видеть. Очень оберегал своё одиночество и даже по сильной необходимости стремился к людям не обращаться из своего укрытия. Кормился ягодами, да грибами, иногда баловал себя и медком. Ещё отвары из целебных трав пил, так и думал дожить свой век без шума и гама людского. Силы небесные и земные дали пережить ему многих односельчан своих. Даже их детей и внуков, оставшихся жить на том месте, где он последнее время жил и мыкал горе как все. Так что среди живущих, как он думал, о нём никто не знал, потому что знать ни кому не осталось. Каждый день, готовясь к встречи с Господом, он не думал о занятии на следующий. С наступлением утра, он осторожно поднимался с лавки и, пробуя свои, как ему казалось уходящие, силы, неспехом отправлялся к прозрачному голубому озеру. Там, помолившись Богу, набирал в кувшин холодной воды, нёс в ветхую землянку, вырытую прямо в небольшом бугорке около наступающего на озеро леса. Наливал её в единственную таганку из чугуна, служившую ему не один десяток лет, и ставил на маленькую печь, топившуюся по-чёрному. Помимо тепла, маленькая печушка давала много дыма, который летом выкуривал из землянки насекомых, а зимой запускал свежий морозный воздух, вымораживая, а затем тут же согревая маленькое убежище старика. Потом он шёл в лес, чтобы принести сухой валежник, который складывал прямо около входа в землянку. Когда образовывалась целая большая гора, старик начинал ломать и укладывать, выстраивая подобие неровной поленницы. Только потом, немного передохнув, шёл пить чай и есть, чем Бог послал. Всё его устраивало, даже однообразная пища. Главное в жизни, по его мнению, это душевное равновесие и полное единение не только с природой, но и самое главное со своим, таким беспокойным и мучительным, вторым я. Человеческая речь за долгие годы, звучащая только в голове в виде его мыслей, не надоедала, а успокаивала, навевая только чистые помыслы о своём отрешении от суетного и ненужного. Поэтому, он сильно испугался, когда так неожиданно лопнула его старая, испытанная временем таганка. Это для него означало лишь одно – ему надо было собираться в дорогу за новой посудой. А ему очень не хотелось идти к людям. Но зимой без чугунка не обойтись, а пока он проходит, пройдёт половина такого недолгого лета, за которое ещё предстояло многое сделать. Хоть горюй, хоть нет, а собираться нужно, и чем скорее, тем лучше. Несмотря на его постоянный пост и такой неудобный образ жизни, выглядел он никак не немощным и беспомощным.