--Значит, все здесь не только по своей воле собрались, но по бабкину наущению? – Стали почему-то сердиться мужики.
--Да рази я могу чего без Его воли? Так что не думай, всё по воле Божьей. А я всего лишь ниточка, которая дорогу в трудный час указать вам явилася. Вот помогу напоследок, да и на отдых пора уже.
При таких событиях в Ваняткин рот не то чтобы муха, а целый рой при желании влететь мог бы. Да и не только мальчик, но даже взрослые, повидавшие на своём веку не мало необычного, стояли, не понимая происходящего, с широко открытыми глазами.
--Где костерок-то развести разрешишь, да сотоварищей своих успокоить? – Спросил радостный Митрофан.
--Вон, на пригорке, возле церквушки. Как я понимаю её первой и станете восстанавливать. – Сказала, будто пропела старуха. – Все в ней для вас припасено давно уже. Только и поджидало, когда придёте, но первым пускай батюшка войдёт. Его это хозяйство, а вы лишь помогать станете, чего он попросит.
--Ох, не понимаю, многого в тебе не понимаю, хотя ты для меня всегда такая родная была, но всё одно, что первый раз тебя встречаю. – Стараясь помочь старушке подняться на пригорок, рассуждал отец Митрофан. Он словно помолодел за эти несколько минут разговора. Его зелёные глаза очень живо реагировали на происходящее. Две старушки, стоявшие поодаль, перейдя мостик, присоединились к остальным в полном молчании.
Отец Пафнутий, с готовностью, быстрым размашистым шагом двинулся к покосившейся церквушке. На пороге единственно уцелевшего строения он прежде помолился, а затем, осенив себя и её крестным знаменем, зашёл внутрь. Пока он осматривался, остальные уселись у разведённого огня. Гашка словно фокусник таскала зайцев, которых Никита с Прокопом не успевали разделывать, да насаживать на прутки. Ванятка носил сухие ветки, недоверчиво поглядывая, на неведомо откуда взявшихся старух. Пока шли приготовления, и у каждого была своя работа, никто старался не проронить ни единого слова, будто бы боясь спугнуть что-то важное и интересное. Батюшка вышел к уже почти готовому ужину, довольный, но с уже навсегда грустной печатью пережитого, оставившему след на его добром и простодушном лице.
--Там всё нетронуто. Только поправить маленько, чтоб не обвалилась. А вообще хоть сейчас службу служить можно. Представьте, даже численники есть. – Тихо и довольно доложил он собравшимся у небольшого, но довольно жаркого костра. Поделив изжарившихся зайцев, никто не стал есть, все смотрели то на старуху, будто уснувшую от тепла огня, то на спокойного и довольного Митрофана. Все ждали интересной и захватывающей истории из жизни их проводника. Напряжение от ожидания всей компании стало даже звенеть в ушах. Первой сдалась старушка. Она будто ненароком приоткрыла один глаз и сразу же попала под внимательный прицел сразу нескольких внимательных и живых взглядов. Это поколебало её равновесие и она начала.
--Бабка я Митрофанова. Сколько годочков мне минуло, не спрашивайте. Сама давно уж это занятие бросила. Сколь себя помню, в нашем роду всегда долго жили. Потому вот и дочка с зятем долго от отравы мучались. Жизнь в нас, как не в любом бушует, унынием мало когда страдали.
По ту пору, как чернецы про нас прослышали, да пакостить надумали, я в дороге была и помочь ничем не могла. А, после уж маво возвращения, только Митрофанушку и застала. Игнат, брат его меньшой, вроде от страха в лес убёг, да чёрным туманом и прикрылся. Потому на окрики мои, да на поиски не поддался. Вот и пришлось мне о Митрофане, да о его совсем маленькой сестрёнке заботу на себя взять. Он тогда Ванюша наверное такой же как ты теперь был. Да и родители у него вроде твоих жили, дружно, да ладно, друг за дружку держась. Потому и тронул ты его сердце, ну а я уж к нему и вывела, чтоб не пропали его знания в диком лесном углу. Одна беда была – сколько могут старухи на людях прожить-то? Вот тогда и прошлось мне, чтоб людей не будоражить, в лес уйти, да сгинуть там для всех бесследно. Позвала своих сестёр и пошли мы сюда, к староверам жить. Только долгого затишья и здесь не пришлось полной грудью ощутить. Намутили и здесь чернецы. Тогда даже в таком глухом месте, люди стали друг на друга волками зыркать, и не по делу языками чесать. Эх, что только во благость-то не сделаешь? Стали мы тогда слух распускать, что место это вроде как проклято. Да видно и накликали. Пришли трое в чёрном, лица свои не показывали, от народу всё прятать старались, да от избы к избе ходили, что-то растолковывали, а к ночи и того пуще, совсем худо сделалось. Мы едва успели в домах обращённых-то запереть. – Тут старуха глубоко задумалась и перестала говорить. Она смотрела своими старческими подслеповатыми глазами на огонь и находясь рядом с выжидающими продолжения истории людьми, была от них очень далеко в своих мыслях. Завесу, которую она вроде как и начала приподнимать, вдруг разом опустилась, не давая возможности пробраться сквозь неё и хотя бы ещё на немного приподняв её, понять произошедшее в этом дивном месте.