--Бабушка, а чего дальше-то было? – Спросил Ванятка, увлечённый рассказом старухи.
--Да, милок, вроде и ни чего особенного, только так и остались они там запертыми наблюдать за белым светом, потому ни в одном из домов нельзя заночевать, да что заночевать, даже войти-то не получиться. Потому и стали мы хранителями этого места, ну чтоб дрянь разная отсюда никуда расползтись не смогла. Вот, на пригорке хорошо, здесь благословенная земля. Находясь на ней, вы не только от тёмных сил, но даже от любого зверя защиту иметь будите.
--А если недобрые люди всё же заглянут сюда, чтоб нам чем навредить? – Продолжал мальчишка расспрос, опасаясь недоброго.
--Войти-то они смогут, только именно здесь у всех разом такой перезвон случиться, что не уйти тогда им отсюда по добру по здорову. Церквушка-то тоже не слишком уж простая, она благословенная. Она всё это место беречь даже без людей может. Намоленое место святость многие лета хранить может. Так что сил ни у кого не хватит, что б вам ещё и здесь вредить чем-то. А вот ежели ещё и вашу приложить на это место, то тогда сами увидеть сможете, чего произойти сможет. Не знает человек силушки, которую ему Господь даровал. От сомнений своих всё никак отойти не может. Всё ему как маленькому на зубок попробовать надо, а если не попробовал, то того и быть не может. – Опять замолкла старуха, уставившись на огонь жаркого костра. В какой-то нерешительности, пытаясь даже подкашливать, чтобы привлечь к себе внимание родственницы, придвинулся насколько это возможно близко к ней её великовозрастный внук.
--А Игната-то тебе видеть доводилось? – Тихо и грустно спросил он, вроде боясь получить предполагаемый ответ.
--Встречала, сердешный мой, встречала… Ты правильно делал, что не верил ему. Не твой это Игнат больше, не ведомо кто он теперь.
--Это как понять?
--А вот как хочешь, так и понимай. Перевёртыш он. В него все мыслимые пороки так влезли и вжились, что он может даже сам с собой наедине прежним Игнатом уже представиться не сможет, не то, что при ком-то. Людская личина для него, теперича, словно для молодухи обновки. Только сколь не закрывайся, чудовище всё одно распирает и так и лезет из него. – Бабка в сердцах аж сплюнула, будто вновь увидела что-то непотребное.
--Бабушка, а почему он, как дедушка Митрофан, добрым не стал? – Ванятка, увлечённый её рассказами, всё одно реагировал на моложавый голос старушки, увлечённо смотря на неё, не в силах отвести глаз.
--Да кто ж его знает, милый! Может по незнанию, может потому, что в нём крепости не было, оттого и поддался на легкие посулы. Митрофан с Игнатушкой по одним законам росли, одному порядку учились, но только в младшем брате всегда терпения не хватало. Родители всегда говорили, что лёгкости от жизни ждать нечего. Горе может порой окутать куда сильней, чем об этом представляешь, но это не значит, что этим следует жить. Обидами и поисками виновников не следует свою жизнь чернить. Душа всегда должна быть свободной от мести и обид. Только каждый человек своё понимание имеет даже, казалось бы, самым правильным и добрым учениям. Вот они после гибели родителей и стали жить по своему разумению. Митрофанушка – по протоптанной его родом дорожке пошёл, а Игнат-то свою дорогу выбрал, да если бы ещё токмо дорогу, но он вдобавок и веру поменял. Он в такие нехоженые дебри залез, что себя потерял, а как увяз, так и память родительскую растерял и уже в неведомо чего превратился. Сейчас ему уже никто не указ, он от силы своей в таком восторге, что и разговоры его только о том, как бы больше народу в свою веру обратить, да к своему хозяину спровадить. Замстило ему глаза, не стал он видеть греха, да зла не ощущает. За тёмную силу, которая даёт ему власть над людьми, даже брату своему вредить надумал, потому что видите ли не смог волю Митрофана сломить. Ну, чего внучек, позволишь обсказать-то обо всём?
--Да чего уж там. Коли вместе жить станем, да все горести делить поровну, так и скрытничать не след. Говори, как есть. – Разрешил, слегка пожимая плечами, отец Митрофан, явно не сильно желая откровенностей своей бабушки.