--А как же? – Недоумевал незваный гость. – Вас ведь в любой момент грохнуть можно, да хоть и уродами поделать, тогда всё одно – хоть лечи, хоть не лечи, не восстановитесь, а вот он-то, бедолага, верно знает много, потому так усердно и просили, лишь его одного грохнуть, а вы чтоб вроде наживки у нас были. Сами знаете, потому и носитесь с ним.
--Ох, и догадливый ты, как я погляжу. Только один денёк за нами посмотрел и на те, сразу вывел. – С юмором стал вторить ему старик.
--Слушай, дед, как там звать-то тебя говоришь?
--Нет, милый, я тебе ничего не говорил и представляться также не намерен.
--И чего только старики под конец жизни такие упрямые становятся? Сдался бы на милость победителю и подох бы скоро без мучений, да и поплакать смог бы перед кончиной, а так только себе хуже и делаешь.
--Чего ради? Много живу, много мучаюсь. Так чего же мне на последок-то облегчения у тебя вымаливать? Не желаю я себе перед смертью изменять.
--Гляди, сам нарвался.
--Ага, милок, сам.
В этот момент половицы сеней призывно застонали и на пороге показался Трифон. Всклокоченный и растрепанный, он был вроде как всегда, но только что-то неуловимое в довольно знакомой внешности не вязалось с вечно недовольным ворчуном. Трифон стоял на пороге с перекошенным от удивления лицом, опираясь при этом на змеевидную клюку и, почему-то никак не мог отдышаться.
--Вот тебя-то мы и ждали! – Незамедлительно последовало радостное восклицание от непрошенного гостя. Его довольная улыбка сразу стала перерастать в удивление, брови поползли вверх, а широкое лицо перекосилось, будто от неожиданности. Буквально через миг все увидели багрово-черное облако, вылетавшее у него изо рта, и тут же замечательной клюкой закрученное, словно закручивают сладкую вату, и развеянное в таком маленьком пространстве. Двое других моргали глазами, не понимая, что на самом деле начало происходить. Они были готовы к чему угодно, но только не к такому повороту. Трофим, не долго думая, проделал с обоими то же самое, что и такой странный Трифон с главным. Их обмякшие тела, с пустыми глазницами, сползли с табуретов, глухо стукнулись об пол, затем полежав не много времени, осыпались словно труха, образовав три человеческих силуэта из крупного пепла. Я, открыв рот, не мог поверить такому исходу. Чудеса на этом не закончились. Прямо перед Трофимом стоял уже не лохматый и не чесанный Трифон, а молодая рыжая красавица, которая беспокойно смотрела на старика.
--Ну, чего всполошилась!? – Лишь на взгляд ей ответил Трофим. – Все хорошо.
--Я думала, что помру от страха. -- Выговорила ясноглазая красавица, обнимающая уже не знакомого всем старика, а довольно приятного высокого мужчину, сильно напоминавшего Трофима. Видимо мой открытый рот, и наиглупейшее выражение лица привело всех в неописуемый восторг, потому как они стали: кто хохотать, кто прыскать, от клокочущего внутри смеха, показывая пальцем в мою сторону. Анюта услужливо подсунула ему большое зеркальце в котором отобразился человек с таким растерянным видом , что я тут же отстранил его. Попытавшись взять себя в руки , я, конечно же, при таком раскладе, выглядел довольно глупо. а из –за этого стал злиться на всех сразу.
--Чего ради я вам. Смотри, какие умельцы сами. – Стал зло бубнить, заменяя отсутствующего Трифона.
--Тебе уже говорили. Вот упертый. – Подала голос огненная красавица, на глазах становясь престарелой, довольно живой, и даже до какой то степени родной бабой Агашей. Её не могли уже испортить ни многочисленные морщины, ни приметный беззубый рот с торчащими наружу наверно единственными двумя желтыми зубами из нижней челюсти.
--Да не усердствуй, Агашенька, пора тебе. Спасибо, что так скоро. Теперь, поди, Трифону там невмоготу, особенно под Гашкиным доглядом
--Ну, тогда, прощевайте, скоро, все одно, свидеться придется. – Произнесла сгорбленная женщина опирающаяся на чудесную клюку.
--Маринке привет передавай. – Не найдя , чего бы мне еще сказать, пришлось выпалить это. На что бабка, махнув рукой и переступив через порог, обернулась вновь рыжей красоткой, хитро прищурилась, и помахала Трофиму белоснежной тонкой ручкой, тая в дверном проеме.
--Вот это любовь. – Закатывающими глазками произнесла Анюта, прижимая к груди чайное блюдце. Трофим, качая головой, хмыкнул, и сел с гуляющей полуулыбкой довольно поглаживая свою выхоленную бороду.