--Хочу сначала предупредить, а уж потом разговоры вести с тобой. Не забывай того, что сейчас увидишь или услышишь. Это тебе будет очень нужно. Да ещё, на будущее: старайся попусту никого не тревожить, только тогда, когда нужда острая в том появится. А коли нужда не пустая всё же придёт, то знай, мы все на зов твой откликнемся. Смотри, только чтоб он пустым не оказался. – На этих словах он поднял вверх руку, и как бы отодвинул меня немного назад. На поляне уже оказалось очень много людей в одеждах разных времён. Они смотрели на меня с интересом, будто давно знакомые люди.
--Кто вы? – Спросил я, но не услышал собственного голоса, только лёгкий ветерок всколыхнул истончавшуюся бороду старца, который всё это время наблюдал за мной и моей реакцией на происходящее.
--Твоё прошлое, а ты – наше будущее.
--А кто же тогда настоящее? – Произнёс я снова, но вместо слов опять последовал лишь лёгкий ветерок.
--Миг один – это и есть настоящее. Его нельзя поймать или вернуть, но можно пытаться стать тем, кем тебе стать предначертано. Каждое дело, которое ты в своей жизни делаешь, в тебе отзывается, потому пытайся лишь с добром шагать по жизни, тогда перед ними всеми не так стыдно потом будет. В трудный час они и помочь смогут, коли, позовёшь, да и дело стоящим окажется.
--У меня и родни-то никогда такой большой не было. Да и в семье я один ребёнок.
--И этому ответ дам: никогда человек один не бывает. Он как эта трава, всегда среди людей, даже если живущие рядом отвернуться, то тогда помогут те, что до тебя жили. Ведь, ежели ты чего-то не видишь – это не значит, что этого нет. Всё, что ты когда-то видел, знаешь, даже о чём мечтал и думал – всё это есть и существует. Умей смотреть и видеть. Ладанку возьми, ты её заслужил – хоть и особой заслуги за тобой не имеется, но она твоя по праву. Откроешь её, когда свои силы исчерпаешь, когда больше нечего ждать будет, только тогда с верой и позовёшь, как мамку в детстве.
--Это ещё как? – Прошелестел я. На мой вопрос старик лишь усмехнулся, но говорить продолжил.
--Вспомни, когда тебе в детстве страшно было или чего осилить не мог, даже когда ушибёшься, тогда и звал её – и только её одну. Так и здесь – не главное в словах, главное в желании и чистоте помысла твоего. – Ласково поглядев на меня, словно в детстве, погладив по головке, он произнёс таким участливым голосом последнюю фразу, что сразу стало не по себе. – Важно, чтобы ты не забыл кто за тобой стоит – не подведи их внучек, постарайся во всём разобраться сам. Да и глаза-то не выпячивай, зря что ли тебе всё рассказывалось?
--Я понял, ты тот самый Митрофан?!
--Верно, знать не совсем дурак, коль хоть маненько соображения имеешь.
--Прошу тебя, ответь мне, почему я?
--Потому как кровь твоя тебя выбрала. Память родовая тебя позвала, ты ведь седьмой в колене после сильнейшего удара по роду твоему. Да и потому, наконец, что судьба твоя такова.
Внезапно, всё как в нормальном сне закружилось и я оказался напротив похожего старика, только в длинном чёрном балахоне из-под которого едва виднелись такие же чёрные лаковые сапоги. Его лицо в сильных морщинах, напоминало бульдожью морду и почему-то было мне хорошо известно. Его маленькие пронзительные глазки будто буравили меня, стараясь проделать во мне дырку и влезть прямо ко мне в самую что ни на есть душу. За ним стояла тоже огромная толпа, но почему-то она показалась мне какой-то безликой тёмной массой.
--Прими в довесок и такую родню. – Он показал на них, стоявших между покосившихся старых домов с пустыми ничего не выражающими глазами. – Не только Митрофанова сторона за тобой смотреть, да помогать станет, но и от моей уже тебе во веки вечные не избавиться. Его выслушал, так теперь и мой черёд с тобой поговорить. Ещё не известно за кем правда, а за кем лишь сказочки. Сам думать, да выбирать обязан. Только знай – откроешь ладанку-то и позвать как их можешь, так и нас. И не известно кто с большим усердием своему наследнику помочь сможет.
--Значит, это и есть тот злополучный выбор? – Прошелестел я и здесь лёгким ветерком.