--Так надо бы всё это разобрать до положенного дня.
--То-то и оно. Да ещё эти полуразрушенные дома, они тоже выглядят как предвестники чего-то нехорошего.
--А чего это вас сейчас туда понесло?
--Днём раньше, днём позже, какая разница? Так хоть время для раздумий есть.
--Значит, Папаниных хождений тебе не хватило?
--Нюр, ты чего такая заведенная?
--Да так. – Осела женщина и уставилась с вызовом в мою сторону. Она явно ждала, что я сам скажу о своих желаниях.
--Понятно! Чего поделить-то не смогли?
--Ничего, просто у вас как в армии, инициатива строго наказуема. Все мои просьбы и желания разбиваются о стену непонимания. – Наконец смог вставить слово и я.
--Это смотря что за инициатива такая. – Пристально посмотрев на меня, ответил Трофим.
--Пустяковина одна. Вы мне обещали дать самому попробовать войти во время и там выбрать что я пожелаю посмотреть. А сами до сих пор не знаете как отговорить меня от этого.
--Ты опять?! – Почему-то удивился старик
--Во-во. – В тон ему, покачав головой, с укоризной посмотрела на меня Анюта.
--Так ведь сам же обещал всему научить. Я разве что-то невозможное прошу? – Пытался не сдаваться я.
--Раз обещал – то выполню. Сходишь сам без Трифона в прошлое, только ещё немного подожди. Надо немного кое в чём разобраться.
--Это в чём же?
--У каждого своя работа: У тебя – досмотреть, что прадед успел натворить, у меня – своё важное дело возникло, пока доложить не могу. Так что по любому, не гони лошадей, всему своё время.
--Понятно. – Поднимаясь из-за стола, направился я к своей постели с обиженным видом.
--Видала? Его от всего упреждаешь, а он ещё и обижается! Если бы всё знал, то не лез бы куда не следует. Да и ты хороша, видишь чем он мается, взяла бы да обсказала ему всё, что самой известно.
--Сам возьми, да и обсказывай. – Надула губы Анюта и отвернулась от Трофима к окну.
У меня создалось впечатление какого-то секрета, который явно не хотели мне открывать. Загоревшееся желание всё разузнать тут же погасло, потому как за время пребывания в этом месте, я уже усвоил, что чем настойчивее я буду интересоваться, тем упорнее окружающие станут хранить молчание. Но, несмотря на различного рода секреты, желание попробовать свои возможности перехлёстывало всё. Наслушавшись всякой всячины, и каждый день убеждаясь в неимоверных возможностях простого человека – хотелось попробовать самому на что я сам способен. Тем более, что окружающие говорили о том, что у меня должно получаться не хуже, чем у них.
Маринка, которая не выходила у меня из головы, заронила зерно, которое подвигало на поступки, гонимые жгучим желанием доказать прежде всего самому себе, что я обладаю не меньшими способностями и возможностями, чем она. Прослушивать мысли своих товарищей, было лишь пустой тратой времени, тем более, что просматривать они вообще не позволяли. Обращались словно с малышом, тянущимся за чем-то запретным, осторожно били по рукам, но при этом не отбивая желания, а лишь сильнее обостряя его. Игры с прослушиванием мыслей случайно забредавших поглубже в лес людей, уже не приносили радости, да и людей уже который день не наблюдалось. Хотелось ощутить чувство полёта от собственных возможностей и приобретать всё больше и больше сил.
Наверное так каждому человеку, который достигнув чего-то практически невозможного для общей массы людей, хочется ещё больше чего-то немыслимого. А как же не хотеть? Раньше я о таком и мечтать не мог, а тут оно само собой ко мне прямо в руки пришло. Это получалось как с дверью: если в приоткрытую дверь впихнуть с большим трудом голову, то, глядишь, и руки сами собой лезут открывать её дальше, пока ноги не пропихнёшь, не думая о том, каковы будут последствия этого любопытства.
С такими мыслями, я постепенно успокаивался, а веки тяжелели, наливаясь свинцовым грузом. Сон захватывал и нежно укутывал розовой неподвижностью с пушистыми и мягкими облаками беззаботности. Они так мягко плыли и уносили меня вместе с собой. Лёгкий звон маленьких колокольчиков разносился так мягко, что хотелось как можно дольше испытывать приятное ощущение сливания с этим пушистым розовым миром. Кружащие воздушные облака медленно вращались вокруг меня, не предвещая ничего тревожного до тех пор пока одно из них не стало приближаться прямо ко мне и по мере приближения окрашиваться в во всё более насыщенный цвет. Когда оно оказалось прямо перед моими глазами, из ярко-розового, оно окрасилось в насыщенно-красный, а из красного в чёрно-багровый. Перемены такого рода почему-то не особенно тревожили меня ровно до тех пор, пока оттуда не проступило лицо. Оно мило улыбнулось и, медленно разлепляя огромный рот стало говорить.