--В чём была моя вина, за что мне пришлось пережить такое, а самое, главное, куда и как сбежать? Что же это за тени, которые не давали мне покоя? Почему они преследуют меня? Чего я такого сделала, что даже во сне они не давали мне роздыху?
Сколько я так сидела не знаю, но в доме было темно, и я поняла, что на дворе глубокая ночь. Спать не хотелось, беспокойство, которое опустошило меня вместе со слезами, вышло, и я просто легла на лавку, свернувшись комочком.
Время шло, а я ждала, сама не зная чего. За этим и застал меня Трофим.
--Ты чего, ревела что ли? Всё ещё образуется. Вот увидишь, как хорошо всё может обернуться. Пойдём, отведу тебя в баню. Там попаришься и полегчает.
Он так неуклюже старался меня успокоить, что вместо благодарности вызвал волну накатившей ярости.
--Что, парить-то сам будешь, иль кого ещё позовёшь, чтоб помогли?
--Ну и глупая ты, я к тебе со всей душой, можно сказать, сам не ночевал в доме, чтоб тебе спокойней было, а ты?
--Во даёт, в чужом дому бросил одну, это значит для спокойствия, да? И что я после этого подумать должна была? Может, меня специально сюда привели.
--Для чего специально? -- Уже не выдержал Трофим. -- --Ну давай, коль начала, договаривай!
--А я почём знаю. Привели и бросили одну в страшном доме, вот и всё.
--Ты, знаешь, только не обижайся, ну вылитый рыжий лисёнок. Поди-ка лучше помойся, ведь говорю же, легче станет.
Он открыл дверь и жестом показал на вход в баню. В нее, конечно, он со мной не пошёл, поэтому, привалив дверь лавкой, я напарилась и намылась от души.
Облегчение пришло, но чувство внутреннего холода не отпустило. Я ощутила себя больной. Жар снаружи, а внутри леденящая рука, то сжимала, то отпускала мою трепещущую душу. Эти ощущения доводили меня до изматывающей тошноты.
Новый день начинал новую жизнь. Поселившись у Трофима, многое мне было не понятно. В большом и богатом селе все пользовались по вечерам лучинами, но не керосинками как у нас. Огромные печи с лежанками стояли во всех домах по центру, деля его тем самым на три части. Две из которых загораживали занавесями из красивых тканей. На окошках, из той же материи висели коротенькие занавеси. В переднем углу, от потолка до малого стола, висели большие иконы в богатых окладах. А на маленьком столе стояла лампадка и лежала огромная книга. Большой же стол с двумя массивными лавками стояли недалеко от двери. Поэтому, готовить еду и подавать её на стол, было очень удобно. Место, которое мне отвёл мой гостеприимный хозяин, было в самом дальнем углу за печкой. Там я чувствовала себя удобно и защищено. Кровать, придвинутая к печи, всегда была тёплой и сухой. Вся обстановка убаюкивала, давала покой и защиту. Но странная болезнь не хотела меня отпускать. Трофим ухаживал за мной как за малым дитем, а улучшения наступали лишь на короткие часы. Когда он садился около меня и осторожно клал свою руку на макушку, то холодная мрачная пустота, обуревавшая меня, отступала, съёживалась и замирала. Внутренний холод опускался до тех пор, пока не исчезал полностью. Но стоило убрать его могучую руку у меня с головы, как всё повторялось вновь.
Измучившись сама, и порядком измучив хозяина, я провалилась в полусон полубред, где на меня снова и снова обрушивалась зловещая чёрно-красная тень. Она звала меня куда-то, тащила, но не могла почему-то перетянуть к себе, закрыть своим плащом и поглотить. Тогда набравшись последних сил, которые покидали меня очень быстро, я попыталась схватить её сама и отшвырнуть как можно дальше от себя. Свет, яркий и слепящий, ударил мне по глазам. Быстро я их закрыла руками и закричала от жуткой боли. Но всё сразу прошло, будто и не было ничего. Я попыталась открыть глаза для того, чтобы проверить, сон ли это. Уж слишком настоящей была боль.
--Ну вот, всё и закончилось, теперь можешь отдыхать спокойно. Больше тебя уже никто не побеспокоит. Молодец, сама справилась. – сказал Трофим.
Как же приятно и уютно мне было в его присутствии, но когда я посмотрела прямо ему в глаза, он почему-то отвернулся и поспешил уйти.
--Засыпай, завтра тяжёлый день будет. Ты должна будешь вспомнить и рассказать всё, что с тобой происходило. Не мне, а нашим старейшинам. А прежде в церковь пойдём, причаститься надобно. Ладно, отдыхай.