Проснулась я на утро аж следующего дня. Баба Марфа вместе с Трофимом нашли это очень забавным, от этого мне приходилось терпеть их различного рода насмешки и подтрунивания. Стараясь быть приветливой и ласковой, что б лишний раз не подать повода для очередной, как мне казалось, неуместной шутки, я старалась не придавать этому никакого значения. Но старания мои так же доставляли полное удовольствие моим «мучителям». Не выдержав двойного напора, я сама пошла в атаку.
--Учитель, ты хоть учить-то знаешь чему? Отец Иоанн говорил, что ты мудрый и дюже умелый.
--Ну-ну, если с тобой сам отец Иоанн поговорил, то ты заносится, вздумала? А, знаешь, что как ученица должна меня слушать, да со вниманием?!
--Слушать-то буду, когда учить начнёшь?
Без слов, Трофим поманил меня за собой, и я пошла без промедления. Мы вышли на пустынный берег маленькой речушки, где и началось моё непринуждённое обучение. Туда мы уже ходили всякий раз, как только наставал час обучения. А заниматься нам приходилось каждый день с раннего утра до обеда, потому что после обеда было много работы по дому. Марфуша ходила за нами по пятам и следила, чтобы мы чего лишнего не натворили или о нас не пошли разного рода перетолки.
А учителем Трофим оказался хорошим. Каждый день приносил много нового и интересного. Уча меня слушать и слышать чужие мысли, он тут же обучил и тому, как ставить заслон от других людей. Таить свои мысли оказалось куда труднее, чем проникать в чужие. Большой интерес вызвало занятие по мене личины. Менять внешность было забавно. Выбираешь себе определённый образ, сосредотачиваешь, всё внимание на нём, потом, как будто умываешься, перенося эту внешность на себя. Всё, другой человек готов. Только если знать этот фокус, всегда можно его разгадать по глазам. Свечение глаз чернецов будет отливать красным светом, а у наших общинников он ярко голубой, но очень редко зелёный, это только у больших мастеров. Вот вроде и вся хитрость. Следующей наукой я овладела очень просто и быстро. Нужно было закрывать глаза и стараться увидеть то, что происходило в это время далеко-далеко от нас. Даже без науки Трофима, я это могла, если желание переполняло меня до краёв. Увидеть всё, что угрожало или могло произойти со мной в дальнейшем, росло во мне с малых лет. Иногда это пугало и настораживало, но всякий раз мама сажала меня на колени и успокаивала. Поэтому, учась подсматривать за людьми, которых выбирал только Трофим, я как будто ощущала рядом с собой тепло родного и любимого человека из моего детства.
Мой учитель был так мной доволен, что позволял некоторое время просто погулять по берегу реки, собирая полевые цветы или просто поболтать о деревне и её жителях. Самое сложное было копить и укреплять силы, потому что это было связано с душевным настроем, а я реагировала на всё так ярко и участливо, что растрачивала себя без остатка.
Разные премудрости иногда надоедали и были отвратительны мне, и я не хотела больше ни чем заниматься. Например, тогда, когда училась видеть тех, кто умер и разговаривать с ними. А временами так увлекалась, что просила задержаться и попробовать ещё раз то, что не выходило на взгляд Трофима. Самым страшным, оказалось, научиться видеть время.
То, что жители этого заговорённого места не старели как обычные люди, они платили тяжёлой судьбой и порою невыносимыми испытаниями. Слушая о различных судьбах соседей, которые жили не за тридевять земель, а рядом со мною, которых я встречала, чуть ли не трижды в день, мне становилось не по себе. Понимание того, что и со мною произойдёт подобное, стало острее. Теперь я уже точно знала о том, что будущего с Трофимом как у людей в моём понимании, не будет. У нас другая судьба, отличная от всех остальных людей, но это вовсе не означало что мы не могли быть счастливыми. Просто у нас другая жизнь, а это предполагало не только горести, но и другие, отличные от понимания простых людей, радости.