--Словно белка в колесе. – Не выдержав глухой тишины, заговорила я сама с собой. Замедлив бег, полупрозрачные стражи оказались ровно у меня по бокам. Я шла под конвоем молчаливых приведений, которые плыли по воздуху и не выказывали ни каких чувств.
--Ну и ладно, только б не мешали. – Светящаяся дорожка выстроилась передо мной уже не тонкой изогнутой ниточкой, а целой тропинкой, которая вела по угрюмому старому лесу, словно, через живую сонную вереницу охранников. Ледяной холодок от макушки прокатился по спине, вызвав озябших мурашек, которые прокатились по мне волной холодного неприятного предчувствия опасности. Вдруг, около меня пронеслось лёгкое дуновение, вроде того, что кто-то вздохнул глубоко и выдохнул устало и по-старчески тяжело. Деревья-богатыри расступились медленно и неохотно, оголив передо мной зачарованную поляну. В кромешной темноте маленькими радугами сверкало несколько пятнышек, создавая вид большого разноцветного цветка, в середине которого исходил сиянием сине-голубой с красными прожилками самый завораживающий цветок.
Сколько прошло времени, представить себе было трудно, оно замерло при таком видении на фоне глубокой чёрной ночи. Меня тянуло именно к середине поляны, к тому большому и сияющему уже почти распустившемуся цветку. Оставалось протянуть только руку и сорвать, но она почему-то не слушалась, не хотела губить эту сказочную красоту.
--Давай, рви скорей.
--Чего смотришь? Скоро луна уйдёт и тогда всё.
Меня словно жаром осыпало, выводя из зачарованного сна. Уже не думая, я рванула этот ослепительно красивый цветок и только стала подносить его к губам, как увидела, насколько он уродлив и некрасив при ближнем рассмотрении. Тошнота подкатила к горлу, и казалось, что не только съесть, но даже ещё минуту простого его разглядывания выдержать будет невозможно.
Закрыв глаза, я сунула себе в рот этот безобразный, с мясистыми листьями уродец. Новая волна жара пронеслась по мне, не давая опомниться и прийти в себя.
--А теперь тем же ходом назад, милая.
--Уходи скорее. – Грохотали в ушах слова то ли приведений, то ли кого-то близкого и родного. Разобрать было не под силу.
--Дедушки, милые, хорошо то как! – Ноги, словно врастали в эту поляну так сильно, что пошевелиться, казалось, не было никаких сил. Я не могла сдвинуться с места. Поначалу приятное чувство сменилось сильным беспокойством, которое росло с каждым мигом всё больше и больше.
--Уж не пустила ли я корни на этой поляне? – В пустоту выдавила я из себя, пытаясь сдвинуться с места.
--Не пустила, но ещё немного и пустишь, если себя жалеть не будешь и, наконец, не уберёшься от сюда.
--Да, здесь тебе никто не помощник. Ещё чуть-чуть и ослабнешь совсем, тогда останешься берёзкой плакучей.
Но я уже никого не слушала. В моей голове пели ангелы своими божественными голосами. Эта поляна стала совсем маленькой. Она перестала светиться, а лишь едва-едва мерцала. Приятное тепло заполняло меня снизу до верху.
--Боже, благодарю тебя за это блаженство. – Только произнесла, как острая и пронзительная боль пронеслась по мне, выкручивая руки и ноги. Показался реальный лес с его давно нехожеными тропками. А я, стоявшая посередине папоротниковой гущи, корчилась от непереносимой боли и почему-то не могла кричать.
--Уходи, пока ещё можешь. – Тусклым срывающимся голосом, раздалось в моей голове. Прозрачные деды стояли рядом и не двигались с места. Тут словно прозрение окатило. Терпя боль, я стала читать молитвы и руками отрывать ноги от тянущей меня к себе земли. Сколько так могла передвигать ноги, не смогу сказать, только одно сразу врезалось в память, как только ноги сошли с заветной поляны, сразу она и пропала. Ну не стало ни папоротников, ни удивительных угрюмых деревьев, которые ещё немного и могли бы сами разговаривать.