--Ты ж ведь знала… Да чего уж там, и я-то тоже хороша. Вот ведь и на старуху проруха случается.
--Ты ведь первая с чужаком пожаловала, потому и я думала, что потом…
--А потом от инфаркта здесь труп был бы. Понимаешь ты, глупая. Ведь не один год знаем друг дружку-то.
--Так пожалела, думала баловство одно, да слишком сильная опека родительская…
--Ага, рассосётся у неё. Ладно уж, молчи. Сама разбираться теперь стану.
--Как зовут тебя, умелица? – Не выпуская ухо девочки, стала вести допрос баба Агаша. Собеседнице, видимо, это не очень нравилось, и она пыталась больше освободить своё опухшее ухо, чем вести беседу с сумасбродной, по её мнению, старухой. А я от пережитого шока избавился просто и легко, будто ничего и не было, потому, как есть хотелось с той же неимоверной силой. Тарелка недоеденных щей привлекала и манила меня больше, чем разборки встревоженных женщин. Я, придвинулся поближе к столу и стал утолять свой голод, тем более что это ни сколько не мешало наблюдать происходящее далее. Девочка вытянула губы и захныкала, наткнувшись на моментальную железную реакцию старушки.
--Не действует. Не станешь отвечать, вообще откручу.
--Баба Катя, ну скажи хоть ты ей, ведь больно же. Она чокнутая, наверное. Что такого я сделала, чего она ко мне прицепилась? Ты ж сама видела, я только тихо в комнате лежала и никого не трогала. – Ныла девчушка, не понимая своей вины.
--Катька, тащи, чего она там читала. – Никитичну уговаривать дважды, не пришлось. Перед бабой Агашей уже через минуту на столе красовалась тоненькая брошюра с кричащим названием «В помощь вам – женщины. Изучи и действуй, любой у твоих ног.».
--Это что за гадость такая? Ты, чего, читала такое? Ну-ка, Коленька, прочитай первые две строчки, далее сама пойму, поди не маленькая. – Я, с грустным видом, отрываясь от тарелки, прочёл две строчки немыслимой тарабарщины и положил книжонку на стол, продолжая поглощать домашнюю еду, от которой меня так нещадно всё время отрывали. А, моя бабуля, словно в первый раз увидела подростка. Перестала говорить и только разглядывала её, на что девочка стала оправдываться, ничего не понимая.
--Ну, я вашего племянника в щёлку увидела, вот и решила попробовать. А он чего-то падать начал, может он у вас бальной какой. А вы сразу ко мне.
--Эх, Маринка-Маринка, до чего же ты глупая ещё, правда, Агашенька? – Стараясь смягчить гнев подруги, которая всё не отпускала красное надутое ухо, стала лопотать Никитична.
--Это не она глупая, а печатают сейчас не весть что. А вот такие как она и попадаются, от наивности своей, какой только дряни не хватают, что б полегче, да поинтересней, можно даже сказать, поцветастей жизнь обустроить, не догадываясь под час, чем может всё закончиться. – Наевшись, и, наконец, от этого подобрев, констатировал я. По большому счёту, мне даже стало жаль девочку. Но, держа марку солидного человека, всё же не удержался подлить чуток масла и со своей стороны в это расследование. – Я тебе что, кролик подопытный? Не видела, чего натворила? Чуть кони не двинул от твоих проб.
--Ну не двинул же? Я ж сразу перестала, как только поняла, что не то, что надо получаться начало. Отпустите вы меня, в конце концов. – Уже не ныла, а вопила разъярённая Маринка.
--Ты, это, Агашенька, может и правда, а? Отпусти… -- Засуетилась ещё больше хозяйка. На что баба Агаша, холодно взглянув на Маринку выпустила, наконец, из цепких рук огромное малиновое ухо. Та же, не долго думая, пулей метнулась к зеркалу.
--Дайте чего-нибудь холодного, а то теперь до кона жизни как Чебурашка ходить буду. – Стонала Маринка, стараясь приклеить то, что раньше было ухом к голове, но это у неё не особенно получалось. Маленькое, детское ухо приняло такие неимоверные размеры и такой синюшно-малиновый цвет, что кого угодно мог бы вывести из себя, тем более девочку, которая явно уже начинала критически оценивать свою внешность в силу своего переломного возраста. Но «моя» бабушка, стояла не проронив ни единого слова, следя за новоявленной колдуньей.
--Откуда книжку-то взяла? – Стараясь разрядить обстановку стала спрашивать Никитична.
--В переходе, их там завались, какие хочешь, а особенно на заговоры разные. Хочешь на успех, хочешь на притягивание денег, даже на подчинение людей от которых зависишь. А, я вот, на любовь выбрала. Хотела, чтоб больше про меня не говорили, что я урод какой-то. – На этих словах мы все трое уставились на девочку. Ничего уродского, конечно, в ней не было, кроме теперешнего уха. Тоненькая, в модных драных на коленях джинсах, майке до пупка, она выглядела совершенно нормальным подростком своего времени. Волосы цвета соломы мотались беспорядочно до плеч, курносый нос, зелёные глаза и чуть припухлый, по-детски капризный рот. Вообщем обыкновенная девочка и ничего больше, кроме, пожалуй, что чудесного количества веснушек, которые рассыпались не только по всему лицу, но и по угловатым плечам, рукам и даже кое-где торчащей спине.