- Беги, не беги, от себя не уйдешь. -- Говорил он скрипучим, охрипшим голосом, пристально глядя мне в глаза.
- Вы кто? -- Только и смог вымолвить я, как он поднял указательный палец вверх, на чем губы мои сомкнулись.
- Слушай и делай, как скажу. Сейчас пойдешь к Агафье, она тебя выходит. Будут видения или что другое происходить, говори ей. Вместе справитесь. Когда начнешь входить в силу, вызволишь меня. А там уж и на совет вместе пойдем. Что сможет, то и бабка тебе расскажет. А сейчас, не беги, но и иди шибко, тогда тебя никто не тронет, а я больше не могу круг держать. Силы уже не те.
Только после его слов, я увидел, что оба мы стояли в зеленовато-голубом светящемся круге, около которого медленно от земли до верхушек деревьев двигались тени. Кто они были – не понятно и рассмотреть их не было возможности. Свечение стало угасать, а старик растворяться прямо на глазах.
- Иди, не стой. Большего сделать для тебя мне не под силу.
Меня как будто по приказу ноги понесли в определенном направлении. За моей спиной кто-то с такой же скоростью передвигался ровно по моим следам. Его дыхание ощущалось липкой спиной, затылком, даже мурашками, которые не ползали, а прыгали по мне. Такая ходьба длилась до тех пор, пока первые лучи солнца не вышли из-за густых деревьев. Сразу идти стало легче, но не спокойней. Силы заметно стали покидать мой уставший и издерганный организм. Сознание медленно отключалось. Ощущение падения в мягкую густую траву, принесло чувство спасительного избавления.
Очнулся я уже в избе старушки.
-- Значит, Трифон, тебя ко мне вывел? Понятно, почему я не смогла тебя ни бросить, ни сразу на ноги поставить! Ну, что? Дождался ты своих объяснений. Любопытства-то не поумерил? Только смогу ли всё растолковать? Вот в чём дело, Николашенька!?
Я лишь тупо лупил глаза, не понимая, какую ещё ахинею смогу услышать от одинокой старухи, добровольно заточившей себя на вечное поселение в лесу. Настроившись на чудаковатую сказку, я был весь во внимании.
Баба Агаша
--Родилась я в большой крестьянской семье. В каком году уже и не знаю. Мы были холопами, которые отрабатывали подушный оброк. А батюшка мой, на селе вроде старосты считался, поэтому, хоть мы и имели хорошее хозяйство, жили не ахти как зажиточно, но и не голодали. Родители моей матушки при дворе помещицы в услужении трудились. А когда матушка моя в возраст вошла, углядела барыня, что она при виде моего батюшки в краску впадает, то и поженила их. За это родители ей благодарны были и трудились, снося её тяжёлый нрав с покорностью. А когда барыня решила новое село заселить, то батюшку сделала старостой. Поэтому пришлось родителям переехать на новое место. Отстроились они уже с первенцем на руках. Родители отца гордились им, а после и средней дочерью, которая упросила барыню в монастырь её отправить. Там она с простых чернавок сначала до послушниц, а потом уж и вовсе в монахини вышла. Но всё в жизни гладко не бывает. Так и на нашу семью неожиданно целая череда несчастий свалилась.
В соседнем имении помещика Демидова, за которым село Ерахтур было, крестьяне бунт подняли. Они требовали перевода их в собственность государства. Думали, что от этого их жизнь легче будет. Но добились лишь того, что по приказу рязанского губернатора в село был послан батальон стражников для подавления волнений. Опасаясь крестьянского бунта, где-то в 1839 году наша помещица Фелитова, подписала так называемую вольную своим крепостным. Эх, знал бы ты, в то время, чем обернулась всем нам эта «вольная». Родители мамы часто помогали нам, и всегда дед ворчал о том, что мама родила слишком много девок, которых кормить, что хлеб на дорогу выбрасывать. Но податься было некуда, поэтому приходилось волочить эту лямку до тех пор, пока в соседних селах не стали отказываться платить оброк совсем. Мы все сильно верили в Бога и полагались на Него как в горе, так и в радости. Молился мой батюшка по вечерам, да мучился, как ему по совести, да по справедливости поступить. Видно от судьбы своей как не прячься, все равно не уйдёшь. Отцу хоть и было несладко, однако сильно боялся за нас. Его тогда помню, некоторые сильно задевали за эту молчаливость. Вот однажды он и не выдержал. Я в то время, как предпоследняя, занималась в основном тем, что нянчила младшего братишку. Помню лишь то, что взяв с собой старшего брата, они ушли, а потом, через наше село проходили стражники, вызванные из губернии. Люди говорили, что самых отъявленных взяли и увели с собой. Вот так и остались мы у мамы своей четыре девки: Матрена, Настюша, Варюша, я и один мальчишка. Васятка, последыш, самый маленький, а мне в ту пору семь годочков минуло.