--Что-то много к тебе спасителей разом набежало. Может, они только и ждали, когда сама выйдешь к ним? А тут муж-ревнивец, обманутым не пожелал ходить, вот на мою беду, а на их радость у вас всё и сладилось. А, может, и того лучше, сами они всё подстроили, чтоб я тебя своими руками за порог турнул? – Пытаясь строить предположения, Трифон лихорадочно обдумывал, чем может помешать ей увезти с собой Нюру. В голову лезли только глупости, из-за чего он ещё больше злился, а от этого еще больше наползала слабость.
--Анюта, это ведь и впрямь твоя мамаша. Неужели милая ты бросишь меня ради неё? Ведь пятнадцать лет вместе душа в душу прожили, а вот теперь она прикатила.
--Папань, люди говорили, что сгинула моя мама. Ты получше посмотри, может путаешь и не она это вовсе. – Девочка, напуганная деревенскими сплетнями о том, что матушка её страшной колдуньей была, сидела бледная и смотрела во все глаза.
--Доченька, ты же моя из плоти и крови. Оставь этого человека, пришло время уйти от сюда. Успокой материнское израненное сердце, пойдём со мной. – Даже такие слова Мария произносила колючим холодным голосом. Хрупкая Анюта сжалась, боясь приблизится к отцу и загородиться им от этой незнакомой ей женщины. Что-то внутри подсказывало девочке о том, что надо как можно скорее бежать. Но вот только куда убежишь из родного дома? Девочка подняла растерянный взгляд на иконы и тихо стала молиться. Как поступить – она не знала. Что она могла решить, когда в своей маленькой жизни привыкла полагаться только на одного человека. Её маленькое трепетное сердечко разрывалось от любви к отцу и желанию узнать правду о маме.
В деревне, которой она провела свою не такую уж длинную жизнь, конечно, сироты вроде неё были, даже ещё более обездоленные жили на том же конце деревни, но односельчане ко всем относились с большим сочувствием и пониманием ко всем, кроме неё. Старались поддержать семьи несчастных, приласкать сироток, только не её. Она сколько себя помнила, была чужая и нежеланная для всех, кроме своего отца. В его присутствии люди боялись бросить косой взгляд в её сторону, не то чтобы сказать худое слово. Не только парни, даже девчата не хотели дружить с дочкой Трифона. Это одиночество давило всю маленькую жизнь и не давало забыть о том, что она дочь изгнанной колдуньи, оно преследовало её всю жизнь и не раз заставляло плакать отцу в плечо. Хоть грубость и отстраненность односельчан он никак не объяснял, но всегда пытался задобрить подарками, да по возможности старался брать с собой в город на ярмарку, откуда Анюта возвращалась немного успокоенной и довольной. После многих лет соседушки у колодца объяснили молодой хозяйке причину такого отношения к ней с малых лет. Они назвали одного виновника всех её бед – это была её родная мать. Так с годами росла девочка и горе её росло и укоренялась вера виновности матери в её неудачах и обидах, росло её безграничное одиночество. И, вот теперь, эта женщина, которая говорила о каких-то своих страданиях и огромных переживаниях из-за отца сидела рядом с ней. Единственное, чего не видела растерянная дочь, так это счастья или хотя бы простой человеческой радости от встречи. Её лицо оставалось совершенно бесстрастным – ни тёплого взгляда в сторону дочери, ни украдкой выкатившейся слезинки, даже не было попытки приобнять или приласкать так давно утерянного ребёнка. Не раз она подобное видела, когда работала по дому, от отца латающего протоптанную обувь. Он сидел в углу и сквозь нависшие брови тоскливо смотрел в её сторону.
--Нет, тётенька, я уж лучше с папаней останусь. Мы с ним привычные горе вдвоём мыкать, другого нам с ним не надо. А вы поезжайте, всё равно не смогу я его бросить здесь одного. – Тихо сказала, почти прошептала девочка.
--Он, значит, смог меня выгнать и тебя матери лишить, а ты не можешь? – Гордо, будто даже с радостью произнесла Мария.
--Так, то его грехи. Они мне не ведомы. За них и платить ему перед Богом, а я только человек. Так зачем мне зло разбрасывать, да родного папаню печалить?
--А меня, значит, можно? Ты дочь моя, понимаешь? Я хочу чтобы ты со мной уехала, поэтому, ты уедешь. – Таким же бесцветным металлическим голосом проговорила новоявленная мать.
--Ну уж нет, отказалась она. Поэтому, Нюрочка со мной останется, то есть дома, а вот вам здесь больше делать нечего. Так что не обессудьте, вот вам Бог, а вот порог. – Не скрывая радости, почти на выдохе произнёс Трифон.