--Да если честно, то я и сейчас не уверен, что не сплю.
--Ну, это ты уж про другое. Про тягу твою к нужности и значимости, потому и не уходишь отсюда. Счастье своё встретил, то, чего другим даже во сне присниться не сможет, а тебе, словно снег на голову свалилося, вот и не можешь подарку такому поверить.
--Вот оно что? Значит, я именно сейчас счастлив стал? – По природе человеческого противоречия вырвалось у меня наружу с ехидненькой полуухмылкой. Но самым главным оказалось именно то, что она сказала, попав прямо в точку, как бы всё разом и отмела, что просто так налетело, да приросло не на своём месте. Получалось, как не крути, права она, во всём права. Не хотел я возвращаться, вот и не стремился. Что ждало меня в той серенькой жизни? Родных и любимых – жаль, но по большому счёту, если разобраться, жизнь, которая давалась лишь раз была моею и, если у человека свобода выбора по вере предоставлялась самим Создателем, так почему же тогда не попробовать хоть раз отойти от привычного и выбрать, то, к чему всей душою прирастаешь? А в данный момент я просто как дитя был счастлив оказаться в этой сказочной для меня жизни.
Жалобно заскрипел старомодный табурет, стоявший в углу под иконами. Повеяло лёгкой прохладой в изрядно протопленной кухне. Уходящий день дарил последние лучи солнца, а значит и света. Становилось не по себе. Словно от холодного морозного дыхания у меня забегали мурашки по спине под джинсовкой, распахнутой от домашнего тепла. Я вроде сытый и довольный чувствовал проникновенный взгляд кого-то, старавшийся изучить мои мысли. Внутри всё сжалось, готовясь дать отпор любому, проникающему ко мне в голову.
--Папаня, не балуй. Уже испытали его, довольно. Всё-таки не он в нас, а мы в нём нужду имеем. – Произнесла странную речь в сторону промявшегося табурета сердобольная хозяйка. На что тут же, что-то крякнуло и появился однажды видимый мною полупрозрачный мужик. Обросший, нечёсаный, грязный и сильно костлявый – он не располагал к откровенным беседам. Скорее наоборот, до такой степени отталкивал, что хотелось поскорее избавиться от такого неприятного общества.
--Я что? Я ничего, милая. Это только для того, что бы не напугать, знаешь как послушать хотелось. А ночь и так сегодня длинная, да и луна будто кто запросил, полная и светлая, что при белом дне всё видать. Вон погляди, даже тени свои на лес набросила. Спать при такой луне всё едино не след, а вот сил у меня не меряно. Вот и придётся – либо всю ночь разговоры разговаривать, либо дело делать. – И переведя на меня большие мутные глаза, добавил. – Тебе, поди, интересно, чего ради я именно тебя выбрал?
--Трофим, вроде всё подробно рассказал о твоих горестях, только в толк не возьму при чём тут я? – Попытался я подпеть ему в унисон.
--Потому и не поймёшь, что не всё рассказал, да и не мог он всё рассказать, потому что моя это задача и то, если на то твоё добровольное согласие будет. Слово дашь, от дела не отступать пока силы у тебя будут, до самого конца сражаться, тогда и почему не посвятить тебя в мои печали-горести и смешки-радости. Да к тому ж оказался размешанным ты, не чистым, а отсюда, ежели, что не так пойдёт, то грех на тебе останется, тяжкой веригой ты его носить станешь.
--Это и здесь подстава, что ль, какая удумана? Если можно, то, пожалуйста, с этого места поподробней. А то вроде на одном языке говорим, только понять не в силах.
--Ты, гляжу, наелся? Ну, тогда со стула не грохнись, потому, наверное за это время от фильмы своей отвык уже. Вот и хочу тебя попросить кино одно посмотреть, только не одну ночь смотреть придётся. – Ехидненько шамкая почти беззубым ртом, промолвил Трифон.
--Со стула грохаться не намерен, говори, что от меняя требуется, да и погнали твою фильму глядеть. – С нетерпением, устав от лишних присказок, намереваясь перейти от слов к делу, стал подгонять я честную компанию. Трифон, почему-то замолчал, и стал пристально разглядывать мои руки. Он просто до неприличия вперился в них, не желая больше ничего объяснять. Анюта, возмущенная таким поведением своего отца стала уговаривать его оттаять, но до тех пор, пока Трофим на него легонько не подул, дело с мёртвой точки не двигалось. Зато приведенный в себя таким способом Трифон, стал очень возбуждённым и странным.
--Послушай, мил человек, протяни свои руки к лампе. Не бойся, я только хочу чтобы дочка на них посмотрела.