Как–то вечером, даже не помню на какой праздник, вся деревня петь, да плясать вышла. Девки новые бусы с лентами нацепили, у кого одёжа новая была, тот переоделся. Все ходили такие важные, как гуси с гусынями, здоровкались, будто днём не видались, а как балалайка заиграла, да мальчишки на ложках, то все собрались на лужайке около дома старосты. Эх, кто пел, кто плясал – весело! Вот тогда этот кузнец, его Власом звали, к Варёшеньке и подошёл. Плясать она мастерица была, все ей аж залюбовались, а на Власа никто и внимания не обратил. Нас – детей, домой собрали сразу же после песен, а старшим разрешили побыть подольше. Мы с Васяткой уже на печи лежали, когда сначала мама, а за ней и Варя вернулись домой. Сестрёнка прямо цвела, вернулась радостная, скакала как белочка, песни пела, пока мама полотенцем не огрела и по местам не разложила. Ведь праздник праздником, а с утра работа. Осень, урожай убирать надо. А кормильцы только мама, Настёнка, да Варёшка. Хлеб печь, еду готовить, скотину кормить, хлев чистить, дом убирать. Матрёны не стало, так Варя за главную в доме оставалась, пока Настя с мамой в поле, да на огороде работали, а то и вместе с ними ранёшенько уходила, тогда все её обязанности на меня и переваливались. Васятка курей, гусей пас, за ними убирал. Все в хлопотах, да заботах каждый день, так и до зимы добрались.
Вот в один из воскресных дней, шли мы как–то из церкви всей семьей, а к нам по дороге Влас пристроился и напросился на чай. Варёшка рада–радёшенька, аж что не светится только, глазки опустила, едва дышит.
А на ту пору, гостила у нас папина сестра, тётка Фёкла. В молодости она в монастырь ушла, да там из послушниц в монашках и осталась. Сильно молельная она была. Кто что про неё говорил, да мы маленькие, неразумные были, знали только, что сильно Бога чтит. Но её приездам всегда радовались. Уж очень она добрая была. Нас всех сильно любила.
Вот и пришлось маме нашей этого Власа пригласить в то время, когда гостевала наша тётка. Она даже этому очень радовалась, мол, не одной гостя расспрашивать, да привечать придётся. Так и вошёл кузнец к нам в дом радостным гостем, но видно, у каждого человека своя судьба, свои испытания. Как только тётушка гостя увидела, так разом с лица и сменилась. Села на лавку, да усидеть не смогла. Так и вышла на двор, не проронив ни единого слова. А Влас будто этому даже рад был, стал у мамы Вареньку замуж выспрашивать. Ну, мама, как обычно в таких случаях говорят, стала жаловаться, что приданое у невесты маленькое, что хоть и работящая, да красивая, а только не с красотой же жить, молода она для столь серьезного гостя. Может он ошибся, и ему следует поискать средь бабёнок постарше, в деревне много и вдовушек, и молодок позавидней Вари. Да напирала на то, что у него самого кроме кузни и избы –то ничего больше не было. Куда молодую жену привести–то собирается? На что отвечал кузнец не тушуясь, главное, мол, по сердцу она ему, а изба и деньги – это коли руки есть, да на месте приделаны, так дело наживное. Варенька радость свою даже лишним вздохом спугнуть боялась, сидела ни жива ни мертва, когда стали мама с Власом о свадьбе договариваться. Стали числа, да праздники перебирать, тут я и не вытерпела, выскочила на улицу. Там, у плетня, наша тётушка Фёкла стояла и рыдала. Под раскидистой вишней и куста шиповника её почти не было видно, но причитания и хлюпанья конкретно указывали на её потаённое место. Вот такая горемычная она и стояла, когда я к ней подошла. Мала я в ту пору была, ничего толком не понимала, да и устоять перед горем, возникшем не зная от чего, тоже не могла. Поэтому стала успокаивать, что было сил. Я стала громко, почти что на весь двор, со всем усердием, на которое была способна рассказывать нашей любимице, о том, что мы без Вареньки справимся, главное чтоб она счастливая была. Я думала, что монашки боятся замужества. Поэтому говорила ей о том, что у нас Матрёна сначала сильно боялась венчаться, а сейчас, на своего Ванятку не налюбуется. Живут хорошо, скоро маму бабушкой сделают. Нам приветы и пироги присылает. А Варенька замуж здесь выйдет, может будет вместе со своим мужем приходить к нам почаще, да и по хозяйству, глядишь, тоже пособят. Но Фёкла не унималась, только теперь тихо так плакала, да по голове меня всё поглаживала. Называла неразумной, да непонятливой, даже говорила, что мама моя тоже непонятливая, а Варенька, та просто дурочка слепая. Я в тот момент поняла одно, что надо ждать, когда этот Варькин жених уйдёт, а там мы уж все вместе с горем тёти Фёклы справимся, а до этого, так мы с ней и простояли, обнявшись, каждый со своими мыслями.