От Глаши, как и от Сафрона, Машенька не прятала своих необычайных, наделённой странной силой глаз. Девушка стала понемногу понимать их возможности, пусть не в полной мере, но зато без боязни, того, что сможет причинить вред кому-либо, совершенно не желая этого. Становясь взрослее, понимание её природной силы уже не страхом и болью отдавалось в маленьком сердечке, а желанием управлять собой и полностью подчинять себе притаившийся, спящий до определённого момента дар. Любовь или горькая обида приводили девушку в замешательство, она понимала, что навредить можно любым сильным проявлением чувств, потому в минуты сильного возбуждения старалась больше оставаться одна и отгораживаться от остальных. Противоречивые толки односельчан мало волновали её поначалу, пока не пришло время задуматься о взрослой жизни. Замуж она не хотела, но понимала, что этого при сложившемся укладе просто не возможно будет избежать. Да и Сафронушка настаивал на этом, не понимая, что ранит такими речами её больше, чем кто бы то ни было, мог обидеть девушку, в начавшейся с потерь близких и потому, такой непростой судьбе. Она была открыта для большой и чистой любви, готова следовать за своим избранником куда угодно, но эта готовность, как в прочим и она сама, могли только навредить, а не помочь её любимому.
Вот так и сидели две разных по возрасту и судьбе женщины, думая, глядя на накрытый праздничный стол, каждая о своём. Зажженная лампадка и несколько сильно коптивших сальных свечей играли тенями по стенам и окнам обновлённого дома. Светлый праздник в их душах отражался спокойствием и тихим довольством происходящего, им хотелось задержать этот момент и избежать всяческих перемен, пугающих своими последствиями. Они словно боялись оборвать умиротворённое молчание, чтобы не накликать новых неприятных испытаний и так не очень лёгкой долюшки. Но все, хорошее является в этой жизни неожиданно, а плохое нежданно негаданно. Дверь в маленькую избенку распахнулась и на пороге, стряхивая налипший снег, появился давно забытый девушкой человек со своими спутниками. Его лицо, такое знакомое и милое, иногда теряющееся в чёрных длинных блестящих кудрях, напомнило о том, что она почти уже вычеркнула из своей памяти.
--Здоровья вам и долгих лет жизни хозяюшки. – Радостно начал он своё приветствие, ведя себя так, будто знал, кого встретит в этом маленьком, почерневшем от времени домике. – Чего такие печальные? Радоваться, да песни петь время сегодня, а не с такими постными лицами сидеть, да на такую еду, словно на кислые щи любоваться. Не получив ни какого ответа, уже более серьёзно садясь за стол продолжил он, смотря с радостью и надеждой на Машу.
--Нашёл, сколько искал тебя, а ты вот под самым носом была, да не показывалась. Смотри, какая взрослая стала, на отца сильно похожа.
--Нашёл…-- Растерявшись, только и смогла в ответ вымолвить испугавшаяся девушка, узнавшая ученика отца – Фёдора.
--Покормите странников убогих, дорогой, да голодом в ваш дом к сытому столу направленных? – Весело пропел старый знакомый, которого Маша не видела, и надеялась больше никогда не встречать.
--Да побойся Бога, какой же ты убогий? Да и братья твои на худосочных, да с хлеба на воду перебивающихся праведников, тоже не похожи. – Подключилась к разговору Глаша, тем самым, дав время отдышаться своей названой дочке. – Машенька, пока гости наши угощения метать не начали, ставь милая самовар, горячим чайком их опосля побалуем, а то хоть и не немощные, но с дороги продрогли, надо думать. А вы налегайте, на что глаз упадёт, нам всё одно с дочкой этого не осилить.