- Я предлагаю пойти в наш штаб, там можно спокойно поговорить, это недалеко отсюда.
Мы пришли в знаменитый нацбольский штаб, в бункер – он находился в подвале сталинского дома. Дугин сел за стол. Мы сели напротив. Разговаривали мы часа три. Я вкратце объяснил ему, в чем заключается наша концепция революционного тоталитаризма. Дугин внимательно выслушал. А потом говорил в основном он. Вот основные тезисы речи доктора Дугина.
От разделения оппозиции на правых и левых выигрывает только Система. Лучшие умы на Западе это поняли. Недаром в Италии некоторые бывшие активисты «Красных бригад» сейчас сотрудничают с традиционалистами, последователями Юлиуса Эволы. Правым нужно отсечь от себя «жидоедов», а левым - порвать с либеральной антифой. Учредители «нового мирового порядка», мондиалисты специально раздувают миф о фашизме, чтобы обыватель видел опасность в явлении, которого на самом деле не существует. В этом им и помогают «желтоглазые жидоеды» и либеральная антифа. То и другое – мерзость на службе мондиалистов. Между большевизмом и фашизмом действительно много общего. Правых и левых радикалов объединяет неприятие буржуазного мира, гностический порыв за пределы дозволенного Системой. Однако в XX веке либералы сумели поссорить радикалов между собой. Они использовали Гитлера, который был, по сути, буржуазным реакционером. Но ведь в нацистской партии были и настоящие социалисты: братья Отто и Грегор Штрассеры, командир штурмовых отрядов Эрнст Рэм и другие. Гитлер их преследовал, уничтожал. Национал-большевики первыми пострадали от гитлеризма! Один из основателей Итальянской коммунистической партии Николо Бомбаччи перешел потом на позиции фашизма, стал сторонником Муссолини, был секретарем Республиканской фашисткой партии Италии. Когда его расстреливали антифашистские партизаны, он вскинул руку в фашистском приветствии и крикнул: «Да здравствует социализм!». В общем, враги Системы справа и слева должны объединиться. Механического объединения правых и левых, конечно, не получится. Правые должны понять, что не бывает национального освобождения без социального, а левым следует осознать, что коммунизм имеет мистические корни, что он вытекает из древней гностической традиции. Национал-большевистская партия – именно такой симбиоз, органическое соединение радикального национализма и радикального социализма. НБП – не правая и не левая партия; НБП – партия нового типа, партия врагов Системы.
Дугин умел завоевывать внимание слушателя, правда, в его лексиконе было неоправданно много слов из философского словаря, университетские профессора говорят проще. Когда Дугин объяснял, в чем суть национал-большевизма, за его спиной, по стене полз таракан… Не знаю почему, но я запомнил это, наверное, это был какой-то знак.
Дугин подарил нам все номера евразийского обозрения «Элементы». В целом общение с идеологом НБП произвело на меня двоякое впечатление. С одной стороны, я был со многим согласен. На мысль, что революция – это не просто справедливое перераспределение прибавочного продукта, а иррациональный мистический акт, что социализм окутан флером тайны меня навел Жорж Сорель, французский синдикалист. Сорель в отличие от традиционных марксистов и анархистов полагал, что «человечество по своей природе не стремится к великому». «Наша настоящая природа, - доказывал французский синдикалист, - доказывает какое-то отвращение к шедеврам, против которых восстают ее самые низкие и самые сильные инстинкты». Все надежды он возлагал на боевитый пролетариат. «Насилие пролетариата, - утверждал Сорель, - не только обеспечивает грядущую революцию, но и представляет из себя единственное средство, которым европейские нации, отупевшие от гуманизма, располагают, чтобы вновь ощутить в себе прежнюю энергию». Именно пролетарское насилие, обладая высокими моральными ценностями, «несет спасение современному миру» («Размышления о насилии»). Сорелианская концепция далека от традиционного социализма, она гораздо ближе к доктрине раннего фашизма. Недаром Бенито Муссолини заявил: «Всем, чем я стал, я обязан Сорелю». С другой стороны, я понимал, что одно дело ссылаться в статьях на Сореля, чтобы показать неординарность своего видения социализма, совсем другое дело - объявить себя национал-большевиком.
С 1987 года я неоднократно менял идеологии и программы: был анархистом, троцкистом, просто революционным коммунистом, условно говоря – эсером. Но никто меня не считал ренегатом: ни анархисты, ни троцкисты, ни клиффисты. Потому что я все время оставался в русле антисталинского интернационального социализма. Переход на национал-большевистские позиции означал бы радикальный разрыв с той традицией, которой я принадлежал с 1987 года, отступничество. Я не был готов к тому, чтобы совершить этот шаг. Я понимал, что на мне лежит большая ответственность, мое превращение в «фашиста» будет использовано врагами, ведь я, не буду скромничать, был одним из тех, кто возродил традицию революционного социализма в СССР.