— К нам еще кто-нибудь присоединится?
— Равгад и Лону! Как обычно.
— Всего нас семеро.
— Будем закрывать лица? — спросил Флег.
— А зачем? — хмыкнул Паркара, — пускай знают: кто с ними дрался.
— Нет сказал, — твердо Брисот, — принц против этого. Все делаем тайно. Тот, кто захочет — поймет.
— Вот жалость! Не люблю малодушничать! Все равно когда-то придется выйти открыто.
— Когда наступит этот день, мы так и поступим, Терий, а пока, силы не равны. Мы подчиняемся королю, но идем против его воли.
— Как пожелаете! Тогда закрываем лица.
— И никаких гербов. Чтобы те, кто выживет не смог говорить против нас.
— Тогда никто не выживет! — кровожадно пообещал Паркара.
И вот мы уже едем по Стекольной дороге к поселению Лэшнис. Сумерки медленно наползают на землю.
Подъезжая к месту, где располагался храм, мы миновали большой постоялый двор. К ограде было привязано восемь оседланных, готовых к выезду коней. Из дома вырывались громкие звуки и музыка. Видимо, доблестные рыцари Белого Алабанга решили перед 'благим делом' как следует подзаправиться вином и едой. Что ж, все 'благие дела' задумываются на сытый желудок и с затуманенным разумом.
— Я сделаю одну вещь, — сказал Паркара.
Он сошел с коня и, подойдя к лошадям мадариан, перерезал у них крепления для седел и поводья.
— Стоит ли! — усмехнулся Влару, — все равно мы будем с ними драться. Чем скорее — тем лучше.
— Я тоже горю от нетерпения, Флег, но пускай эти молодцы перед битвой совершат пешую прогулку при луне, — возразил барон, — это освежит их.
Мы подъехали к храму. И стали ждать. В сущности, в выходке Паркары не было особого проку. Храм был недалеко от постоялого двора, и мы отчетливо слышали крики и проклятия мадариан, когда они, высыпав на улицу, собирались сесть на своих лошадей.
— Ладно, теперь они предупреждены, что их ждут неприятности, — заметил Брисот.
— Они еще не понимают: кто это сделал, навредить с лошадьми могли даже крестьяне. Так что…
Вскоре послышались тяжелые шаги, хруст песка и веток под ногами. Громкие голоса мадариан было невозможно спутать ни с какими другими. Они по-прежнему извергали проклятия на головы хозяина постоялого двора, зловредных местных жителей и лошадей, не сумевших постоять за честь своих хозяев.
— Ну, вот мы и добрались до этого рассадника древней чумы, — грубо сказал один из компании.
— Жрицы молодые или старые? — спросил другой.
— Тебе бы все о юбках думать, Анфран!
— Они среднеспелого возраста, — ухмыльнулся третий.
— Как это?
— Ну не то, чтобы переспели, но вот…
— Я люблю молодых девиц.
— Уверяю тебя, Анфран, возраст в этом деле не главное.
— А что главное? — прикинулся наивной овечкой Анфран.
— Главное: страсть и опыт.
— Вряд ли у жриц его достаточно.
— А это мы сейчас проверим!
— Уж не собираешься ли ты….
Его фразу оборвали на полуслове.
— А что если вместо любовных утех со среднеспелым возрастом мы предложим вам немного хорошего фехтования? — сказал ледяным тоном Брисот.
— Кто это? — закричал мадарианин.
Темнота скрыла нас, и он грудью наткнулся на меч Кипра, который загородил вход в храм. Вышла луна, и нашим врагам сразу стало видно, что их ждет теплая встреча в лице врагов почти равных им по числу.
— Что это за…! — вскричал их предводитель. — Кто вы такие? Как посмели!
— Мы — защитники безобидных женщины и их домов. А вот теперь скажите: кто такие вы? Вы — насильники или жалкие убийцы?
— Мы слуги короля, и если вы не уберетесь сию минуту прочь отсюда — сильно пожалеете об этом!
— Неужели! — усмехнулся Брисот.
— Его голос мне кажется знакомым, — прохрипел мадарианин, — он похож на голос этого наглеца Брисота.
— А мой голос вам никого не напоминает? — язвительно произнес Паркара.
— А! Так вся четверка в сборе! И их собутыльники Лону и Равгад! И, наверное, этот нахал из провинции! — злорадно прокричал мадарианин.
— Мы тоже узнали вас, граф Ваверн!
— К вашим услугам, граф, — сказал я, — 'нахал из провинции' мечтает сразиться со столичными хлыщами!
— Теперь придется их всех убить, — спокойно заметил Паркара.
— Чтобы не оставлять свидетелей, — с лицемерной печалью подтвердил Караэло.
— Итак, не будем терять время, кэллы. Прошу вас! Тут отличная площадка для фехтования: земля утрамбована ногами тысяч верующих.
— Священная земля, — сказал Флег, — а вы хотели ее осквернить!