– Государыня, а как же эти люди?
– Дядя, они не мои подданные, – любезно улыбнулась она.
Краска залила шею князя-кесаря. Он удивленно выдавил:
– Но ведь они же русские?! Я слышал, они разговаривают по-русски! Прости, матушка, я не совсем понимаю...
– После, дядя, – топнула сафьяновой ножкой царица, – не до этого!
Ромодановский покорно отошел и присел у стены. Рядом рассаживалась новая Дума – прежнюю еще вчера в конфиденциальной беседе полковника с царевной решено было распустить. Подле Федора Юрьевича уселся князь Одоевский, с другого боку соседствовал князь Глинский. Чуть подальше расположились князь Барятинский, боярин Басманов и Петр Матвеевич Апраксин. Еще дальше сидели Виниус, Иванов и патриарх.
Воинство графа Волкова заняло скамью напротив.
– Игорь Ларионович, голубчик, – вдруг произнесла Софья, – возьмите у меня скипетр с державой – руки устали держать.
Князь Ромодановский из-под бровей взглянул на царственную племянницу. Вестимо, сии регалии создавались под мужские лапы. Кряхтя и почесываясь, он подумал, что все же не женское дело – править государством, тем более таким огромадным. Охо-хо, но что поделаешь, когда некому больше? Петр Алексеевич в Европе так накуролесил, что стыдно в глаза послам смотреть. Особенно голландскому и аглицкому. «И этот сумасшедший – ваш царь?» – можно было прочитать по глазам у многих иноземцев, впервые попадающих в Кремль.
Да и затеи со Всепьянейшим собором, бесчестием древних родов, непонятную и необъяснимую страсть к пыткам не принесли популярности ни в Европе, ни у себя в стране. К тому же психическая неуравновешенность царя давно стала притчей во языцех – даже английский епископ Солсбери оставил воспоминания о том, что «царь Петр подвержен конвульсиям во всем теле, и, похоже, что они сказываются и на его голове».
Нехорошие вести шли из Европы. Неискушенные азиаты попытались влезть в большую политику и осрамились. Оконфузились. «Обосрались», – сказал бы Никита Сергеевич Хрущев, да и Иосиф Виссарионович сказал бы приблизительно также.
– Государыня, – спросил патриарх Адриан, разгоняя мрачные думы князя-кесаря, – торжественную службу когда проводить прикажете?
– Погоди ты, батюшка, со службою! В воскресенье проведешь! Дел государственных небось уйма скопилось, а дядя?
Ромодановский печально кивнул. На плечи старика пятидесяти восьми лет Петр взвалил ни много ни мало – заботу о целой империи. А ему с ворами да разбойниками разобраться бы... Некогда! Непонятно, с какой такой причины столь неприлично молодо выглядит сама Софья. Пятый десяток бабе пошел – горбиться пора, а она расцвела! В монастыре ожила, так ли? Проверить монастырь сей надобно, вдруг там яблоня с молодильными яблочками корни пустила? Не ровен час правительница подарит стране наследника!
Софья, избавившись от непременной атрибутики царицы, с удовольствием разогнула спину.
– Значит, так, бояре, – весело произнесла она, – с государственными делами погодим. Граф, ваши люди на стенах?
– На стенах и на воротах, Софья Алексеевна, – подтвердил Андрей Константинович, – только что мне сообщили, что на Красной площади народу – не продохнуть. Надо бы разъяснить людям...
– Разъясним! – жестко сказала царица, вставая. – Пойдемте.
Было половина девятого утра. Сходя с Красного крыльца, Волков услыхал нестройный рев толпы за стенами, вроде того, как беснуются зрители на футбольном стадионе при проигрыше любимой команды. Они еще и не подозревают, что этот проигрыш – на самом деле выигрыш. После него руководство отправит восвояси главного тренера, а новый поведет своих питомцев через тернии хоть и к далеким, но реальным звездам.
А пока фаны задирают ОМОН и ломают сиденья, бросают на поле шутихи и дымовые шашки – у них никто не спросит.
На стену у Спасской башни поднялись Софья, князь-кесарь, Апраксин, полковник Волков и Денис Булдаков. Последним, немилосердно кряхтя, взобрался патриарх. На стене уже прогуливался невозмутимый Че Гевара, влево и вправо от которого пружинными шагами гуляли его волкодавы-ревенанты. Нескольких стрельцов, вздумавших было штурмовать стену, угостили дубинками и сбросили вниз. Какая-то отчаянная душа швырнула бердышом в одного из Ревенантов. Тот поймал бердыш на лету, руками отломил от него половину рукоятки и швырнул метров на семьдесят. Лезвие воткнулось аккурат в крышу колодца, возле которого было привязано на водопой несколько лошадей.
Толпа притихла. Известно, что грамотная демонстрация силы предупреждает стихийные выступления. «Видали?» – кто-то охнул в толпе. Те, кто не видел броска Ревенанта, взволнованно слушали очевидцев, а затем, приукрасив, рассказывали дальше в толпу. В результате такого «глухого телефона» крайние с ужасом узнали, что Софкины солдаты из стен руками вырывают кирпичи и в броске обломком сбивают наземь птиц.
Когда на стене появилась Софья, толпа уже не так бесновалась, как поначалу. Но все равно гул стоял приличный. Царица с минуту постояла, ожидая тишины, а затем подняла руку. Стало почти тихо. Царица заговорила громким уверенным голосом, произнося на память текст, который сочинялся вчера поздним вечером силами самой царицы, князя Одоевского, полковника Волкова и Ростислава Каманина.
– Дети мои! В нелегкий для моей Родины час, когда наш царь неоправданно оставил свою страну и отправился на неизвестное время с посольством в Европу, я решила взять власть в свои руки. С благословления патриарха Адриана и князя Ромодановского Федора Юрьевича (добавила от себя), присутствующих здесь, я объявляю себя царицей всех Великия и Малыя и Белыя, единственной властительницей всех русских земель. Обещаю со своей стороны приложить все силы для того, чтобы мой народ богател и процветал, пользовался заслуженным уважением в чужих странах. Обо всех милостях и уменьшении и отмене некоторых налогов будет сказано после.