Вернуться назад, по своему следу – внезапно пришло решение, взяв Орлика под узду, медленно и осторожно углубился я в лес, возвращаясь назад, выбирая на удачу дорогу среди бурелома. Так мы шли несколько минут, пока я вдруг не услыхал под ногами шорох павшей листвы. Оглянувшись, я с облегчением понял, что кошмар окончился, и вновь я на спуске в яр, на том самом, откуда недавно любовался пограничным столбом. А вон и сам столб, стоит, как стоял прежде на противоположном склоне, как будто приглашает вернуться. Но нет, мне хватило и одного приключения. Вскочив в седло, я со всей возможной скоростью устремился к благам цивилизации.
––––––––––––––––––––– «»––––––––––––––––––––––––––
Ерёменко замолчал, молчал и я, не находя слов, я верил ему полностью, после вчерашнего рёва турбин в заповедном лесу я бы поверил и не в такое…
Он, усевшись на стул, растеряно глянул на меня:
- А как же Фомич, его ведь немедленно надо вывезти?
Глянув на часы, я поднялся, было начало четвёртого:
– Фомич..? Фомича обязательно вывезем, возможно, даже сегодня. А об этом случае надо было нам сразу сообщить.
Он горестно махнул рукой, и вяло сказал, прощаясь:
– Вы бы отнеслись к этому, как у нас к заявлениям Фомича. Вы думаете, только со мной такое произошло. Да туда к Фомичу, почитай всё руководство лесничества пыталось попасть, считай от управляющего до кассира. И думаете, хоть кто слово сказал, о том, что там происходит? В глаза друг другу смотреть боимся, а брешем.
Выходя из лесничества, я думал о том, как всё-таки стараемся мы спасти свой привычный мирок от непонятного, необъяснимого, покушающегося на привычный порядок его течения. Да, прав Ерёменко, и у нас бы не придали его сигналу на какого значения. Погоготали бы наши зубоскалы, как это они умеют, и на этом бы всё закончилось.
Прибыв в четыре в Агентство, я нашёл на столе записку–«Обязательно дождись меня. А.И.». Но со своими новостями я и не мыслил куда-то скрываться, и сел за составление отчёта о беседе с Ерёменко. И вскоре совсем запарился за этим занятием, утратив представление о времени, изгоняя из отчёта «эмоциональность и художественную описательность»… «Отчёт – официальный документ государственного значения!»– торжественно провозглашал начальник протокольного отдела: «он пишется не для развлечения и должен содержать истину без домыслов и предположений –– голые факты!». Вот и занимался я своего рода стриптизом, раздевая факты.
Я уже составлял третью редакцию, когда вошёл озабоченный Анатолий Иванович, отсутствующим взглядом скользнув по мне, он не спеша начал раздеваться у вешалки.
– Женя, чаёк у нас есть? – спросил устало, я кинулся к шкафу, где мы прятали электрический чайник от различных реорганизаторов, пытавшихся очистить от посторонних пожароопасных предметов помещения Агентства.
– Сейчас поставлю.– занялся я чайником, наливая в него воду из графина.
– Ну и погодка…– Анатолий Иванович остановился у окна, приложив руки к батарее парового отопления: – Что там в лесничестве? Ты докладывай, докладывай…
Я изложил всё, что узнал, присовокупив трудности, возникшие при составлении отчёта.
– Но это уже, знаешь ли, чёрт знает что.– в голосе его слышалась неприкрытая досада, усевшись за стол, он сложил руки на груди и уставился, с брезгливой миной на лице взглядом в пол.