– Ешьте, ешьте… – устало улыбнулся он нашим поспешным благодарностям, усаживаясь на табуретку по другую сторону стола. Я уже начал потихоньку завидовать Ерёменко, его родству с Фомичом, как бы условно оно не было.
– Клим Фомич, я ведь по поводу ваших заявлений.– Начал я, погружая добрую краюху домашнего хлеба в миску с мёдом: – Хотелось бы узнать подробности. Расскажите всё по порядку с самого начала, давно ли началось всё это?
Фомич задумался, рассматривая свои широкие тёмные от мозолей ладони, лежащие на коленях, потом поднял взгляд на меня:
– Давно ли? Да пожалуй с нынешней весны… Самое перед пасхой и случалось…
Я достал диктофон.
Глава 5
Клим Фомич –– случай на заброшенной лесопилке.
В самом конце апреля, когда на лес опускается прозрачный нежно-зелёный туман молодой клейкой листвы, когда начинает появляться животворная сила весны, вновь удивляя новизной привычного. Я, наконец, решился сходить к развалинам лагеря, где лет сорок с лишком тому заготавливали лес. От него-то и не осталось уже почти ни чего, так – несколько ям от бараков и груда камней, остатки фундаментов лесопилки да мехмастерской.
Но не лагерь меня интересовал, давно уже не давали мне покоя разные разности, слышимые оттуда, – то гул по вечерам и ночами слышится, то свист, да бряцание, как будто бросали огромную цепь наземь, да и видимые зачастую, – зарево вдруг встанет, будто солнце вздумало всходить посередь ночи, посветит минут десять и погаснет. А то, по вечерам, иной раз смотришь, а там совсем, как кто пузыри мыльные пускает. Летят шары, радугой играют, да иной раз так споро, моргнуть не поспеешь, а он от края до края небо кроет, только след легко светится. Да, почитай, каждый вечер чего происходит, если не увидишь, так услышишь.
Долго не решался я сходить в лагерь, уж не знаю, какие отговорки находил, но к концу апреля, когда от странностей уже совсем покоя не стало, понял, дальше так жить не смогу – или хозяин я у себя на участке, или уж в погреб забиться и не вылазить оттуда.
Я прошёл уже большую часть пути и вышел к насыпи, когда-то проходившей здесь узкоколейки. Теперь густо поросшая лесом, угадывалась она уже только по тянущейся среди леса неровной цепочке рассыпавшихся чёрных штабелей, сложенных когда-то из уже трухлявых шпал.
Было около полудня, и я решил перекусить. Усевшись на недавно вывороченную бурей старую берёзу, я раскладывал свой обед на простланной холстине. Сначала я не понял, что произошло, что насторожило меня, когда вдруг руки перестали выполнять привычную работу, застыв в воздухе, и я понял, что прислушиваюсь в чему-то… И тут до меня донёсся уже отчётливый гудок паровоза узкоколейки, который я не забуду и не спутаю ни с каким звуком в мире. Гудок, который звучал здесь в последний раз почти пятьдесят лет тому назад, а сейчас на месте рельс уже успели вырасти большие деревья.
Я не заметил, как поднялся, и, весь объятый ужасом, как лунатик, шёл, вглядываясь в даль, вдоль насыпи, проламываясь сквозь густой кустарник. Уже слышно было пофыркивание паровоза, мерный перестук колёс на стыках, поскрипывание вагонов… Мне даже казалось, что до меня доносится чья-то неразборчивая речь.
Закрыть глаза, легко было представить, как медленно проезжает мимо, натружено пофыркивая паром, чумазый паровозик, поскрипывают разболтанные платформы, позвякивая цепями сцепки…Но ни чего я так и не увидел… Всё так же величественно и спокойно шумел лес, покачивали в такт лёгкому ветру вершинами деревья.
Я, грешным делом, решил что рехнулся, щипал себя, хлопал по щекам, дёргал за бороду… Это было прямо умоисступление, а в конце концов я вновь услыхал, теперь уже далёкий паровозный гудок, поезд приближался к лагерю.
После этого я сразу хотел, было вернуться на кордон, но испугался, поняв – если сбегу, не дойду до лагеря, мне конец – сойду с ума. Мне надо было поверить, что то что произошло не плод моего, вдруг, заболевшего разума, мне надо было поверить в себя, сделать хотя бы попытку разобраться в происходящем… И я пошёл в лагерь.
Трудно, да и не нужно описывать те чувства, которые охватывают меня на территории лагеря, теперь густо поросшей лесом, спрятанной в глубокой долине между двумя грядами пологих холмов.