И я пошёл, насилу волоча натруженные негнущиеся от усталости ноги. Не в силах понять её настроения, резкой её перемены, шатаясь, хватаясь за ветви, брёл я в грязи, вымазанный по самые уши липкой этой болотной «благодатью».
Брёл я всё дальше, ошарашенный угрозами своей любимой, её внезапной холодностью и непостижимым презрением, брёл, в общем то, в поисках большой берцовой кости Анатолия Ивановича, но не о ней думал я. Вновь и вновь возвращался в мыслях своих к недолгому своему счастью в образе толи осла, толи мерина сивого.
– Чудная моя, – лепетали, невольно, мои пересохшие губы: – Да зачем жизнь мне без тебя. Да чего мне ждать после этого от жизни? Да что в ней может быть после такой любви?
Я остановился, погружаясь в радужный свет воспоминаний, о нежной упругости её коленок, сжимающий мой круп, попку её округло-выпуклую на своей спине.
– Не жить мне без неё! Не жить! – невольный стон сорвался с моих губ, и повернулся я назад: – Где ты, любовь воя! Отзовись! Я на всё согласен ради тебя!
Взор мой беспомощно метался среди трухлявых колод, отыскивая дорогой образ, а губы мои орали любовный призыв.
А какие слова шептала она мне на ухо, когда брал я препятствие на полном скаку… Эх!
Весь в серой липкой грязи, спотыкаясь на каждом шагу и падая, насилу шёл я в поисках утраченной любви, сам больше похожий на ком грязи. Но что мне было до этого, когда любовь потеряна…
И вдруг я почувствовал, что не могу идти дальше, что-то держит меня.
– Да остановись ты. Оглох что ли? Уже минут десять гонюсь за тобой!
С удивлением я рассматривал большой ком грязи, копошащийся у меня под ногами и отзывающийся ко мне чьим-то удивительно знакомым голосом, прилип он к моей ноге, не отпускал её, дёргал, и, после очередного его рывка, я, испытывая даже какое-то облегчение, бессильно плюхнулся в грязь:
– Да что с тобой, Женя? Ты догнал этого прохвоста, Мюнеца?
Ба! Да это же Анатолий Иванович. – догадался я – Начальник мой дорогой. – и такая тоска меня охватила, что заплакал я навзрыд, обняв его за голову, поливая её своими горючими слезами:
–Ах, Анатолий Иванович, Анатолий Иванович! – стонал я сквозь слёзы, всхлипывая: – Что мне Мюнец, что мне ваша кость, хоть большая, хоть малая! Тут жизнь моя оборвалась! – рыдал я, сидя в грязи и прижимая голову притихшего начальника к своей груди.
– Если бы вы её видели…Какая нежная..! Это мечта..! Большая мечта...! – захлёбываясь слезами, хрипел я: – И жизнь должна окончиться сразу после такой любви.
И вдруг с необычайной лёгкостью пришло решение, рывком я выпрямился, забыв об усталости, оглядываясь по сторонам в поисках подходящей ветки, а руки уже привычно расстёгивали пряжку ремня:
– Я сейчас повешусь! – заорал я не своим голосом: – Не нужна мне больше жизнь! Хватит! – напрягая все силы я попытался встать, но упал на четвереньки, что-то, вцепившись в меня мертвой тяжестью, не давало подняться. С удивлением я понял, это Анатолий Иванович, как клещ вцепился в меня.
– Мерзавец, вот мерзавец. – цедил он сквозь зубы: – Я тут в грязи валяюсь, а он с девками развлекается.
Это было так не справедливо! Так не справедливо..! У меня от возмущения аж дыхание перехватило – такую любовь, такую любовь! Назвать «развлечением с девкой».?! Холодное бешенство обуяло меня, молча, развернувшись, я со всей силы лягнул его в бок ногой.
Мы не долго барахтались в грязи, он почти сразу подмял меня, вконец обессилевшего, и хрипел в лицо, плюясь грязью:
– Одумайся, Женя, что ты делаешь? Ведь у меня семья, дети! А ты бросаешь меня на произвол… На смерть! Инвалида! Ради матери своей, отца…
Он заплакал и отпустил меня, усевшись рядом, и размазывая по лицу грязь и слёзы. С трудом приподнялся и я, сел, пытаясь его утешить. Жалко мне его стало до смерти – всё для него сделаю! И как я мог, скотина не благодарная, забыть об Анатолии Ивановиче. Есть у меня дело в жизни! Есть! Его спасу, а там… Не хотелось мне пока думать о будущем.
– Всё, Анатолий Иванович, честное пионерское… – и почему именно пионерское, мелькнуло, и я исправился: – То есть, извините, честное слово, пойду сейчас и найду Мюнеца!
Кряхтя, я поднялся из грязи, совсем уж мы перестали на неё обращать внимание, разве что совсем уж глаза или нос залепит. Анатолий Иванович поднял на меня лицо с промытыми по щекам дорожками от слёз:
– Евгений Денисович, Я убедительнейшим образом прошу вас помочь мне. – и столько тоски и отчаяния звучало в его просьбе: – Ведь случись такое с вами, я бы вас не бросил.