Я, удивившись, что был не забыт в этой кутерьме, направился к автобусу, где получил от незнакомого лейтенанта, сидящего в окружении компьютеров, несколько листов бумаги с просьбой, как можно подробней описать свою встречу с «утюгом», начиная с первого о нём упоминания.
Я уселся за соседний свободный столик и принялся за рапорт, хорошенько взвешивая возможные последствия от каждого своего слова. Провозился я, поэтому довольно долго, и после множества правок, отдал листки с моим «рассказом» лейтенанту, который, оторвавшись от телефона и стопки бумаги на столе, насупившись, перечитал и, попросив проставить дату, время, и расписаться, кивком отпустил меня, вновь хватаясь за телефон.
Выйдя из автобуса, я услыхал над головой хлопанье вертолётных лопастей – возвратился Никаноров с Евгением Штормом, я не сразу узнал его в растерянном парне в штатском. Всю зиму каждый день мы начинали с изучения фотографии его и Анатолия Ивановича, после их исчезновения.
Володька с Женей быстро направились просекой, проложенной бульдозером к «утюгу», я поспешил за ними.
Возле «утюга» трудно было протолкаться, оранжевой глыбой нависал над ним, уже всеми позабытый бульдозер. Трещали на весь ельник мотоэлектростанции, питая развёрнутый телецентр и несколько радаров. На расчищенных площадках развёрнутые радиолокационные станции непрерывно ощупывали чуткими чашами своих антенн окружающее пространство. Даже зенитный ракетный комплекс малого радиуса действия был развернут и быстро ворочал своими остроносыми ракетами. Настоящее столпотворение…
Но внимание всех сразу же привлёк Евгений Шторм, увидев «утюг», он сначала замер на месте, шепча что-то одними губами. Он уже не отводил взгляда от «утюга» и почти не обращал внимания на вопросы, которыми засыпали, его окружающие специалисты. Только досадливо поморщился и рассеянно, весь увлечённый «утюгом», сказал:
– Да видел, конечно же видел…В нём сейчас ни кого не нет… Почти разряжен…
Но последние его слова не поняли и начали переспрашивать, уточняя, что подразумевал он под термином – «почти разряжен». Шторм в ответ досадливо передёрнул плечами, не отводя глаз от «утюга»:
– А, черт его знает, что это значит…
Он, как пловец, обеими руками раздвинул окружавших его офицеров и спецов в тёмных комбинезонах и шагнул ближе к «утюгу». В этом момент он был подобен лунатику, бледный с одержимым блеском в глазах, шепча временами себе что-то под нос, грыз он ноготь большого пальца на левой реке, совершенно уже не обращая ни на кого внимания.
– Что-то не так..—довольно громко пробормотал он – Может здесь..? – прикоснулся он к тупой корме «утюга» – Или здесь..?
Он ощупывал «утюг», что-то разыскивая, а мы стояли, заворожено наблюдая за его действиями.
– Ну конечно… – Вдруг, отчётливо с облегчением сказал он – Это надо так…– он сделал обеими руками странный неуловимо быстрый жест. И что-то произошло, как будто струна лопнула, невольно все подались назад, оставив его один на один с «утюгом».
По «утюгу» прокатилась едва заметная рябь, и он начал изменять свой цвет, свою форму… Замедленно, подобно тому, как в мультфильмах, где возможны любые превращения. Трансформация, например, щуки в избушку, «утюг» стал светлеть и округляться в шар. И вскоре это уже был идеальный шар метров двух в диаметре, в середине которого пульсировало нечто сиренево-зелёное. Шар завис в полуметре над почвой, из него, как в фильме ужасов, потянулась судорожными рывками туманное щупальце. Теперь «утюг» был похож на огромную полупрозрачную амёбу, которая поглощала, обволакивая своей псевдоподией Шторма. А он бледный, невероятно бледный, стоял с бессильно обвисшими плечами, закрыв глаза. Мы, парализованные ужасом, молча, смотрели, как поглощает его преобразовавшийся «утюг». Как медленно исчезает, мутнея, он внутри «амёбы», тая в сиреневой её сердцевине.
Невероятно жутко было смотреть на это, как в кошмарном сне, когда хочется бежать, кричать от ужаса, а ватное тела не подчиняется. В чувство меня привели выстрелы. Володька Никаноров, выхватив пистолет, бил в упор по «амёбе», но, на глазах, замедляя свой полёт невдалеке от её мутной поверхности, пули плавно сплющивались в совершенно прозрачном воздухе и бессильно падали наземь.
«Утюг» уже представлял из себя идеальный туманно-серебристый шар, по краям полупрозрачный. Сначала он неподвижно висел всё так же в полуметре от почвы, а потом начал вращаться. Сначала медленное его вращение всё ускорялось, пока не сдавило его, превратив в диск, который буквально шлёпнулся, даже чуть подпрыгнув, на почву.