Сверху вся в нескончаемом движении жизни, в шорохе трав, с глубиной приобщается она к вечности – десятки, сотни, тысячи лет истории дремлют уже на глубине метра от поверхности. И наши лопаты, машиной времени прорезая века, увлекают нас в прошлое…
–––––––––––––––––––––––––«»–––––––––––––––––––––––––––
Медленен взлёт орла, величественны и неторопливы взмахи его огромных крыльев, и долго скользит он над самой поверхностью светлых степных трав, ритмично пригибая их широкими махами крыльев. Но всё выше и выше уносит орла каждый их мощный взмах, пока не превратится он в едва заметную, среди слепящей голубизны неба, чёрточку, и тогда застынут крылья на полном вымахе, и закружит он в невообразимой выси свою вековечную карусель над бескрайними просторами седой ковыльной степи.
Сама вечность в неторопливом ритме её жизни, в сгорбленной дряхлости её пологих курганов, в плавной мерности широкой волны, гонимой порывами ветра по высоким её травам, в шири её неохватной, в пустых глазницах каменных идолов…
И стремительный ритм лошадиного галопа, острый запах конского пота, разбойный посвист быстрой стрелы…
И уже гудит разбуженная степь, наполненная от горизонта до горизонта, лоснится смуглыми лицами из-под рыжих лисьих шапок. Выскакивают из укромных буераков, вспугнутые гулом, идущим от земли, косяки талпаров, и мчат широкой дугой в бессмысленной попытке уйти от опасности… Стелятся за ними, почти по самому ковылю, в стремительном намёте чёрные всадники, верен их глаз и крепки жилистые руки… И бьются в полосатых волосяных арканах дикие жеребцы, наливаются кровью фиолетовые их глаза…
А далеко впереди их разведки тяжёлым гулом исходит земля. И отрывается пахарь от сохи, оттирая локтем пот со лба, озабоченно прислушиваясь к нему. Вглядывается настороженно в полыхающий всю ночь отблесками множества костров небосвод на востоке. И не нужны ему газеты и телевидение, что бы понять, чего ожидать ему от этого гула, и что знаменуют эти зарницы. Много поколений его предков кровью своей изучали смысл этого гула. С молоком матери он впитал в себя это знание.
Тревожное оживление на княжьем подворье. Пронзительно скрипят навесы тяжелых дубовых ворот, впуская и выпуская озабоченных, запылённых пылью далёких дорог, гонцов. Торопливо перестукивают звонкие кузнечные молоты у приземистых кондового лесу срубов на заднем дворе. Грохочет об огромную в два обхвата замшелую дубовую плаху подъёмный мост, нагоняя мелкую рябь на поверхность тёмной воды, заполняющей заросший белой лилией да жёлтой кувшинкой ров.
Тревога на лицах усиленной варты, у подновленной свежими ошкуренными брёвнами громады сторожевой башни. Кого шлёт степь на сей раз? Кто это идёт Диким Полем, наполняя землю гулом миллионов копыт, закрывая солнце поднятой пылью?
Всматривается пытливо князь в пылающее кровавым заревом далёких пожаров ночное небо. Тяжек взгляд его из-под густых бровей, а ещё тяжелее думы…
В каждом, обращённом на него взгляде, надежда… Глаза дружинника и пахаря, кузнеца и рыболова, женщин и детей наполнены верой в него, в мудрость его решений, готовы они, «не щадя живота своего», выполнить волю его… В них уверен он, ни когда не подводили они его, выполняя невозможное ценой своих жизней. А в себе..? Может ли верить он сам себе?
Думы… Тяжкие думы гнетут его. Легко и почётно принять смерть за Веру и Отечество в широком поле, в открытом бою. Врубиться храбро во главе верной дружины в пёструю орду, подминающую всё в неумолимом движении своём. Сверкнуть узким лучом меча во мраке… И крестить мечём харалужным поганых, пока не свиснет предательски стрела, не сверкнёт из-под тишка узкий злобный клинок кочевника… Легко умереть… И почётно… Без думы о будущем…
Которую ночь не спится князю…
––––––––––––––––––«»–––––––––––––––––––––––––
Мчится неудержимо орда, широкой лавиной, подминая седой ковыль, оставляя степь в чёрных оспинах бесчисленных кострищ. Непреклонна воля её Повелителя, бесстрастен и безжалостен взгляд его. Выехав на вершину кургана, застыл он, всматриваясь в пылающий сиренево-багровым закатом горизонт. Темники его, сверкая багровыми отблесками на богато украшенном оружии, сгрудились позади, в почтительном молчании, ожидая приказа.