Поезд тронулся. К окну потянулись последние бутылки ситро, замахали руки, высунулись головы из окон.
— Сереженька, береги горло! — надсадно наставляла бабушка. — Пиши три раза в неделю!..
А мальчишка по-взрослому покачал Виталию Андреевичу несколько раз ладонью из стороны в сторону, словно медленно что-то стирал с доски.
Сперва от Сережи приходили послания-отписки, из которых невозможно было понять, хорошо ему там или плохо. Потом в его письмах стали проступать какие-то мрачные нотки. И наконец один за другим, как сигналы SOS, помчались вскрики:
«Возьмите меня отсюда! Мне здесь плохо! Не могу больше!..»
Кирсановы не на шутку встревожились. Написали письмо воспитательнице, но ответ получили неясный. Вызвали Сережу к телефону, однако чувствовалось — около него стоит кто-то, мешающий ему говорить, как хотелось бы, и потому отвечает он коротко, сдержанно:
— Сережа, как ты живешь?
— Не очень…
— Ну что такое?
— Да так…
— Тебе там плохо?
— Да…
— Но что именно, что?
Молчание.
Виталий Андреевич решил поехать на день-другой в санаторий, успокоить мальчика, чтобы он долечился. Ему очень нелегко было получить эти несколько дней на работе, их согласились дать только в счет будущего отпуска.
Он сошел с поезда часов в девять утра.
Кипарисовая аллея понуро и терпеливо переносила бешеные струи тропического ливня. Вдали, словно сквозь стеклянную стену, виднелась гора: в темной гуще зелени на ее склонах проступала белая прядь водопада.
За поворотом аллеи показался деревянный дом, затканный диким виноградом.
Здесь Виталий Андреевич и нашел главного врача санатория, добродушную немолодую женщину. Она даже обрадовалась:
— Хорошо, что приехали. Он вас ждал.
— А где Сережа сейчас?
— В изоляторе.
— В изоляторе? — испуганно переспросил Виталий Андреевич, и воображение мгновенно нарисовало ему картину какого-то тяжкого заболевания.
— Да вы не волнуйтесь, — как ему показалось, виновато произнесла женщина. — Мы решили оградить Сережу от неприятностей.
Оказывается, в этой смене подобралось несколько хулиганистых парней. Они воровали, затевали драки.
— Сережа, видно, не пожелал с этим мириться, и его они особенно невзлюбили… Двух мы отчислили, а Сережу на время упрятали… Даже пищу туда ему приносят.
Странная ситуация. Странное решение.
— А как у него сейчас со здоровьем? — спросил Виталий Андреевич, с трудом сдерживая себя.
— Хорошо. Он в санатории получил все, что надо.
— Вы не будете возражать, если я его увезу несколько раньше срока? Есть некоторые семейные соображения…
— Нет, пожалуйста…
— Можно мне сейчас пройти в этот… изолятор?
…Он вошел в другой деревянный дом, стоявший на отшибе, за парком, тихо приоткрыл дверь.
В большой по-больничному обставленной комнате, в полнейшем одиночестве, спиной к нему, сидел за столом Сережа и что-то неохотно ел. Его маленькая печальная фигурка, согнутая спина, тоскливый шум дождя за окном так подействовали на Виталия Андреевича, что у него защемило сердце.
Мальчик оглянулся и вскочил. Лицо его радостно просияло:
— Папа! Приехал!
Виталий Андреевич обнял Сережу. На пороге появилась пожилая нянечка.
— Вот, приехал! — объявил Сережа. Ему еще трудно было при постороннем человеке повторить слово «папа».
— Ну и хорошо. Вы к нам надолго?
— Здравствуйте. Мы через час уезжаем.
— Через час?! — ликуя, воскликнул Сережа.
И потом все время, пока они складывали вещи, шли на станцию, и на вокзале, и в поезде его не оставляло радостно-приподнятое настроение.
В вагоне-ресторане он с величайшим удовольствием уплетал рагу, и Виталий Андреевич, поглядывая на худые руки, вытянувшееся лицо мальчика, с недоумением спрашивал:
— Не ел ты там, что ли?
— Аппетита не было. А тетя Паша, повариха, советовала: «Ешь картошку с простоквашей, так нажористей». — Он весело рассмеялся. — А мне не хотелось. И говорить не хотелось. Чуть что скажешь, воспитательница кричит: «Разгово́ри!». Ее ребята так и прозвали — «Разговори».
Возвратясь в купе, они попросили у проводницы шахматы. Когда она их принесла, Сережа доверительно сказал ей:
— Постараюсь обыграть… папу.
Он будто привыкал, недоверчиво и нежно притрагивался к этому слову, казалось, соскучился по его звучанию и наконец-то снял с себя какой-то им же самим придуманный запрет.
Когда они подъезжали к Ростову, Виталий Андреевич спросил:
— А с чего начались твои баталии… там, в санатории?