Надо девочке подмыться,
Даже ледяной водицей!
Прохор, зачарованно смотрел на струйки воды, стекающие в ушат с вожделенного места, покрытого тёмными волосками.
— Здравствуйте, тётя Лилия!
— Тётя… женского тела попробовать захотелось? Проходи коли пожаловал. Только сначала денежку покажи.
Прохор предъявил имевшиеся медяки, спросил деловито, срывающимся мальчишеским басом:
— Хватит, или добавить потребно? Скажите, я сейчас найду.
— Хватит, брось вон в ту деревянную мисочку да пристраивайся на топчан. Я сейчас, только оботрусь, а то вода больно холодная, согреть негде. А ты для начала посиди, полюбуйся, чем баба от мужика отличается.
(И сказал Великий Хан: «Хана!»)
Трудовые будни — праздники для нас
Шамиль заехал за своим коллегой и родственником Тогизбеем в общежитие судоремонтного завода.
‑ Давай, брат, собирайся! К вертушке бы в аэропорт не опоздать. Сам знаешь: времена тяжёлые, за работу держаться надо. Тебе, вольному человеку, легче, а у меня семья, дети.
— У меня тоже дети. И мы все сами Дети!
— Бугру скажешь, как квартальной премии лишать будет! Не виноваты, дескать! Дети мы!
— А разве нет? Мы же с тобой соплеменники.
— Точно, только за это нынче не платят. Давай, не парь мозги, собирайся.
— Да готов я уже!
— Тогда, по коням!
— У нашего Племени кони только в древние времена были. На оленях ездим.
— Смотрю я, Дружочек, тебе правда что-то в башке повредили, когда ты с алкашами побоище устроил! Давай в путь:
А пока мы только дети —
Нам расти ещё расти.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди
— Славная песенка. Прямо про Детей Невидимых!
— Чёрт тебя дери! Это про Электроника.
— Он Шаман или Дух?
— Он ещё круче! Хватит бредить. Работать пора.
***
Тогизбей был на грани нервного срыва. Беседа с родственником немного успокоила нефтяника. Хану же покой и не снился! Как только снесли особняк Монастырских татар, он сразу понял, что прежней его жизни пришёл конец. Раньше Белая Гора и Племя в тайге были связаны нерушимыми узами. Вынесло его на буровую именно затем, чтобы он смог очутиться на Белой Горе, о которой знал, как и остальные таёжные соплеменники, только из легенд. Так хорошо всё складывалось: и глас он слышал в дивной песне, пророчествовавший ему возвращение Племени в Обетованную Землю, и работягой в таком случае было не обидно вкалывать, и обязанности Правителя исполнялись исправно.
Теперь утратил Хан связь с Племенем. Как они там? Кто же будет править: он ведь не оглашал наследника! А без власти любой народ пропасть может! Его Вина будет, случись что худое с Детьми, Спросят Родители, когда придёт срок ответ держать на Последнем Суде!
***
Хорошо знакомый берег Могучей Реки, Утёс, Туча. Всё на прежних местах. Да не всё! Вахта началась, работы море. Надо и Племя посетить: проверить, как там подданные без властелина поживают.
…Забыл Хан дорогу. А может дороги больше и нет?
Трудные дни переживал Владыка, когда поселили его в общежитие судоремонтников: в доме Монастырских татар не ощущал Тогизбей оторванности от сородичей. И дела их исправлялись строго по заведённому обыкновению. Снесли монастырский особняк — словно осиротел Хан-нефтяник. В общажной клетушке не чувствовал он своего народа. Считал дни до возвращения в тайгу. Не на буровую рвался — верил: только доберётся до Реки и Утёса, и жизнь наладится.
Ошибся Тогизбей. Вот он Утёс, Река на месте, а родных угодий как не бывало. Безобразный искорёженный лес, маслянистые пятна в тихих заводях, птицы со склеенными мазутной плёнкой крыльями по мелководью. Наводящие ужас факелы попутного газа в окружении обгорелых остовов машин и техники. Тогизбей помнил, несмотря на грозные приказы и увещевания начальства, водители в зимние холода норовили оставить свои машины поближе к теплу факелов. А то замёрзнет, не заведёшь никакими усилиями и хитростями. Иногда не рассчитывали направление ветра и интенсивность горения… и превращалось пространство вокруг места сжигания попутного газа в кладбище, в братскую могилу для техники и народных денег.
Видел он это и раньше. Только была ужасная промышленная картина сама по себе. Племени она не касалась: на той же территории в первозданной тайге стояли чумы, паслись олени, зверь и птица были совсем не пуганы. Фактория стояла неподалеку. Провиантом охотничьим снабжала. Шкуры продать можно было. Какая-никакая, а торговля.
И соседей-остяков с эвенами не видать.
Точно знал Хан, что ступи шаг, и вот он посёлок, Поляна Сборов, Ханский чум, Семейный дом Властелина. Как там без него?
Кто за него сделал выбор? Не иначе своенравная Хозяйка Судеб! Исторгла из Племени. Оставила только буровую с её загрязнённым до безобразия миром.
Не спрашивает Хозяйка, что человек желает. Свои у неё резоны. И спорить с ней бесполезно! Сам такую судьбу никогда бы не выбрал. Мирился с долей работяги, знать, так было надо: от Племени никто не отрывал и ладно! А такая жизнь по уши в мазуте не для Владыки Племени Детей Невидимых!!!
Долг говорил: надо во что бы то ни стало найти выход, найти путь к Племени. Говорил долг, да пути не указывал. Однако, не тот человек был Тогизбей, чтобы бросить своих подданных на произвол судьбы!
Почему вода в Реке такая мутная и грязная? Тут не только в нефтепромысле дело, с речным дном и берегами какое-то безобразие творится. И берега все какая-то сила изодрала да вздыбила. Ни одного живого кустика.
А может и Племя на таких вот угодьях теперь обитает! Не дайте, Небесные Родители, такой беды!
…А пока работать надо. Уже товарищи косо поглядывают на коллегу: вялый, потерянный, соображать плохо стал. Словно подменили мужика.
Казарма ( продолжение)
Лилия, ничуть не стесняясь, повернулась в тесноте палатки спиной к топчану со скромно сидящим на краешке Прохором так, что округлый зад и всё сокровенное оказалось чуть не у самых глаз парня. Старательно и неторопливо Лилия протерла ветошкой бёдра, крепкие половинки зада и притягивающую взгляд темноту между ног.
—Вдоволь насмотрелся? — опустила полы коротенького тулупчика, потуже обернулась в тёплую овчину.
— Это у меня, как у вас, солдат, тоже форма. При моей должности и околеть от чахотки можно. Холодно. Она пошарили рукой под топчаном, выудила оттуда грязноватый штоф, открыла пробку и сделала большой глоток. Задержала на миг дыхание, с удовольствием в растяжку выдохнула. Палатка заполнилась духом крепкого самогона.
Прилегла рядышком с мальчишкой, подтолкнув его в бок, деловито поторопила:
— Чего расселся, время-то идёт. Мне поспевать надо, пока платят.
Прошка сопел, глядя на только что бесстыдно заголявшуюся перед ним женщину.
— Али заробел, как женское достояние я тебе выставила напоказ? Так разве не за тем шёл, чтобы с бабой потешиться? Ты что, свою Агафью ещё не пробовал?
— Не-а. Она даже целоваться не допускает.
— Понятно! Вот ты и решил все утехи и познания разом получить. Где медяков-то столько набрал? У мамки на леденцы для Агашки выпрашивал? Точно знаю: где тебе ещё копеечку раздобыть. Жалованья ведь по малолетству тебе не платят, только прокорм. Да-а-а, не видать Агашке леденцов, раз ты, парень, решил, что здесь тебе слаще, чем с девицей нетронутой.
— Да я, тётя Лилия, Агашку всем сердцем люблю. Плоть больно бунтует по ночам, а облегчения нет, только порты липкие.
— Вот ты и подумал, что на этот случай баба непотребная сгодится вроде «тёти Лилии»: через неё плотские утехи познать, чтобы порты ночью не марались.
— Больше тёток, чтобы за деньги давали, у нас в округе нет.