Время от времени из громкоговорителей вырывался голос, хладнокровно раздававший указания съемочной группе и напоминавший, сколько времени остается до эфира.
Минуты.
Чет ходил туда-сюда по студии, кому-то жал руки, смазывал колеса, готовил мир к встрече с Джеки Манном. Отлично. Я был рад, что можно немного побыть наедине с собой, поразмышлять. И я чувствовал, что буду рад еще больше, когда все это окажется позади. Я устал от борьбы. Всегда, сколько я себя помнил, шоу Салливана было смысловым центром моего существования. Было моим воскресным отдыхом, лазейкой в лучший мир, предметом моих мечтаний. В каком-то — очень ощутимом — смысле это определяло мой путь. Это заменяло мне жизнь. Теперь я хотел вернуть себе собственную жизнь.
Я начал повторять мысленную шпаргалку, напоминать себе всякие мелочи: «Стой прямо. Когда выйдешь на сцену, стой прямо. Улыбнись. Обязательно улыбнись людям. Будь уверен в себе. Владей моментом. Почему бы мне теперь не владеть им, раз я годами платил за него в рассрочку?»
Стук в дверь. Он прозвучал как выстрел, и я подскочил на месте. Я нервничал гораздо больше, чем говорил себе. Даже сейчас — вечная ложь.
Это был Боб.
— Ты готов, Джеки?
— Да, — ответил я.
— Отличное будет шоу. — Он слегка запнулся. — Я рад, что нам удалось все уладить.
— Да, мне жаль, что тогда так вышло. Я перед вами в долгу за то, что вы для меня сделали. И перед Четом тоже.
— Он хороший агент. Мне приятно было услышать, когда Сид сказал мне, что теперь вы с ним работаете. Я ничего не имею против Сида, нет-нет, но «Уильям Моррис»…
Боб еще что-то говорил, но я сидел секунду, может быть, другую, не слыша его, не слыша, что он там говорит, а переваривая то, что он только что произнес.
— Вам Сид сказал?
— Да.
— Вы говорили с ним?
— Когда я позвонил ему, чтобы сообщить, что хочу пригласить вас на прослушивание.
— Вы позвонили Сиду?
— Ну да. Он же долгое время с вами работал. Когда я ему позвонил и сказал, что готов вас посмотреть, он мне сообщил, что теперь вы с «Уильямом Моррисом», и мне нужно…
— И тогда вы позвонили Чету. — Я произнес это медленно. С расстановкой: — Вы позвонили Чету и сообщили ему, что хотите устроить мне прослушивание?
Боб не мог понять, что означает такая реакция с моей стороны. Он не мог понять, почему у меня такой потрясенный, уязвленный вид. Почему у меня такой вид, как будто меня внезапно и коварно пырнули в бок ножом — длинным и зазубренным.
— Ну да. Я позвонил Чету… Он же ваш агент.
Сверху, из громкоговорителей, снова раздался божественный глас, сообщивший, что до эфира осталось три минуты.
— Ладно, Джеки, мне тут еще кое-что нужно уладить. За вами придет мальчик, минут за пять до вашего выхода. Ни пуха ни пера!
Боб ушел.
Я остался сидеть, не помня себя.
Я стоял за кулисами.
Эд сидел перед камерами и говорил:
— …Прямо здесь, на этой сцене… Сенсационный молодой… Телевизионный дебют…
Не мог сосредоточиться на словах, не мог даже…
Краешком глаза заметил, что кто-то подает мне жест, направив большие пальцы рук вверх.
Эд произнес мое имя.
Оркестр. Хлопки зрителей.
Мои ноги подрагивали. Ладони покрылись испариной.
Я вышел на середину сцены…
Стой прямо. Обязательно иди прямо.
Вышел к звездочке, нарисованной посреди пола…
Будь уверен в себе. Владей моментом.
Мое сердце заколотилось со сверхзвуковой скоростью, и его стук заглушил для меня все остальное. Я взглянул на зрителей, но не увидел их, ослепленный ярким электрическим светом, бившим мне прямо в глаза. Только темные силуэты — живое чернильное пятно. Хлопающие тени — и телекамеры. Три громоздких чудища, нацелившие на меня свои глазищи. Через них вся Америка смотрела на меня.
И улыбнись. Обязательно…
Не смог выдавить из себя улыбку.
Не смог.
Аплодисменты стихли.
Наступила тишина.
Снова тишина. Та самая тишина, на дно которой я заглядывал вот уже столько лет. Пустой провал.
Только…
На этот раз провал не был пустым. На этот раз, словно перед умирающим, передо мной начал крутиться фильм моей собственной жизни, у меня перед глазами стремительно проносились картинки из прошлого. Название: «История Одного Человека». Вот я, много лет назад, за семьдесят кварталов отсюда, в совершенно другом мире, смотрю по телевизору шоу Салливана в гостях у Бабушки Мей. Вот я работаю в эстрадных театриках, в клубах Виллиджа, а вот «Копа», Тахо и Лас-Вегас, вот звезды, на разогреве у которых я выступал, вот представления, которые я завершал. Я увидел со стороны, как я осилил дорогу и взобрался на гору. Я увидел все то, без чего мне никогда бы не подняться туда, где я теперь стоял.