— Да.
— Сегодня мне необходимо отсюда уехать!
— Вскоре он утихнет, — сказал Стив, впрочем не очень в этом уверенный. На самом деле бушевавший всю ночь буран только усилился.
— Я не могу больше здесь оставаться.
Эмили говорила так тихо, что приходилось прислушиваться. И выглядела она настолько потерявшей душевное равновесие, что, казалось, вот-вот разрыдается.
— Мне тоже хочется отсюда уехать, — сухо сообщил Стив. — Но, к несчастью, ни вы, ни я не в состоянии повлиять на погоду.
— Как вы не... понимаете, — запинаясь, начала она, — пребывание здесь пробуждает воспоминая о прошлом, обо всех этих ужасных, напрасно потраченных годах. И ребенок... Я не могу вспоминать о ребенке...
Огонь в печке потух. Казалось, кроме него и Эмили, небольшого пятна света от карманного фонаря, темноты вокруг и завывания ветра снаружи, в целом мире не осталось ничего. Никогда еще Стив не видел на женском лице такого отчаяния, и зрелище это поразило его до глубины души. Неловко присев на край кровати, он обнял Эмили.
На несколько секунд она поддалась слабости и уткнулась лицом в его грудь. Сквозь ткань рубашки Стив почувствовал влагу ее слез и понял, что Эмили беззвучно плачет.
— Вы действительно сделали аборт? — с неожиданной для самого себя прямотой спросил он.
— Нет! Клянусь, что нет! Я могла не любить Станисласа, но любила моего ребенка... до сих пор люблю его.
Ему хотелось верить ей, очень хотелось! Что же тогда мешало этому?
Волосы Эмили слабо пахли гиацинтами, мягкая грудь прижималась к нему, и внезапно Стив вновь ощутил мощный позыв желания. Нет, это надо прекратить. Неужели он собирается соблазнить вдову Станисласа в его же доме? Как это может его характеризовать?
— Черт побери, не знаю, кому верить, — резко сказал Стив, — вам или родителям вашего покойного мужа!
Вздрогнув, как будто он ее ударил, и отстранившись, Эмили вытерла слезы тыльной стороной ладони.
— Можете оставить ваше сочувствие при себе, — надменно произнесла она. — Я ведь косвенным образом виновна в смерти Станисласа и фактически убила моего ребенка. Да к тому же еще неразборчива в знакомствах.
— Не уверен, что дело здесь в сочувствии, — ответил Стив и крепко поцеловал ее в губы.
Впечатление было такое, будто внезапно вспыхнувшее в печке пламя обдало его своим жаром. Никогда еще не ощущал он такого примитивного, первобытного желания. Прижав Эмили крепче, Стив вдруг почувствовал, как губы ее обмякли и потеплели, будто она тоже оказалась охваченной тем же пламенем. Просунув язык между губ Эмили, пальцами он начал нащупывать пуговицы ее пижамы.
Яростно ударив его кулаком в плечо, она резко отстранилась.
— Нет!
— Но вы ответили на поцелуй, — усмехнулся разочарованный Стив.
— Если даже и так, что с того?
— Пробыв вдовой всего три месяца, вы ведете себя так, будто прошло уже три года.
— Что вы хотите этим сказать?
— Норман рассказывал мне о вашей любвеобильности.
— Норман? Вряд ли его можно назвать внушающим доверие свидетелем.
В этом был свой резон, неохотно признал Стив. Он не знал о Нормане ровным счетом ничего и никогда не встречался с ним до того памятного разговора.
— К тому же, — продолжила Эмили, — как насчет вас самого? Почему вам захотелось поцеловать меня? Вы же ясно дали понять, что не верите ни одному моему слову, а значит, считаете ответственной за гибель Станисласа и за смерть моего ребенка.
Возразить было нечего. Как бы ни был Стив ослеплен порывом похоти, факты оставались фактами. А это означало, что он поцеловал женщину, которую должен презирать.
Стив любил Луизу, никогда ей не изменял. А после смерти жены если и ложился в постель с какой-нибудь женщиной, то, по крайней мере, та ему нравилась.
— Давайте будем считать это временным помешательством, — предложил он, вставая с кровати. — С обеих сторон.
— Это не должно повториться!
Его взгляд невольно остановился на проступающих сквозь ткань пижамной куртки сосках.
— Можете не беспокоиться, — заявил Стив. — Я собираюсь лечь спать. Один. Будем надеяться, что к утру погода улучшится.
— Это просто необходимо! — воскликнула она с явным отчаянием в голосе.
Стиву хотелось того же, хотя он не собирался сообщать ей об этом. Он и так уже наделал достаточно глупостей, совершенно ни к чему добавлять новые.
— Вам не холодно?
— Нет, благодарю вас.
Выключив фонарик, Стив улегся на узкую, сантиметров на двадцать короче, чем надо, кушетку. Какая бы завтра ни была погода, он уберется отсюда, и один, без Эмили Левски.
Когда Эмили проснулась, сквозь плотные коричневые шторы уже пробивался дневной свет. Некоторое время она лежала неподвижно, не совсем понимая, почему у нее так болит голова и почему за окном так сильно завывает ветер. Затем все вспомнилось. И ее неправильно понятая, враждебно встреченная попытка примирения с Рудолфом и Гертрудой. И поспешный отъезд. И автомобильная авария. И то, как она очнулась здесь, в этой комнате. И боль, и головокружение, и потрясение от того, что ей вновь пришлось оказаться в единственном месте на земле, которого она надеялась никогда больше не увидеть.
И наконец, ее спаситель.
Недаром Эмили оставила его напоследок. Встречала ли она когда-нибудь человека, настолько влекущего к себе, такого мужественного и уверенного в своих силах? Так хорошо владеющего собой и так не желающего верить ей? Пожалуй, нет. Почему ее не спас какой-нибудь фермер на тракторе, имеющий полную, дружелюбную жену и кухню, в которой пахнет жареным мясом и свежеиспеченным хлебом?
Его зовут Стив. Больше Эмили не знала о нем ничего, кроме того бесспорного факта, что два его коротких поцелуя превратили ее в беспомощную тряпичную куклу.
Нет, необходимо убираться отсюда. И поскорее. Как можно скорее.
Эмили осторожно села. В полумраке зашторенной комнаты был виден лежащий на слишком короткой для него кушетке Стив, наполовину прикрытый одеялом. Он крепко спал.
Этот человек спас ей жизнь. Если бы он не оказался поблизости, она бы замерзла до смерти.
Эмили содрогнулась, хорошо понимая, что, несмотря на неудачное замужество и на всю боль последних месяцев, она счастлива тем, что осталась в живых. Ей за многое нужно благодарить этого темноволосого незнакомца, с серыми, как осеннее море, глазами.
Если бы только Стив не разделял мнения Рудолфа и Гертруды о ней! Хотя странно, что это огорчает ее так сильно. Ведь он незнакомец, случайно встреченный, и вскоре им предстоит расстаться навсегда. Так какая ей разница, пусть думает о ней все, что угодно.
Недовольная своими мыслями Эмили как можно тише встала, раздвинула шторы и посмотрела в окно. Тут же ее сердце тревожно сжалось. Та же самая белая круговерть бурана, то же тоскливое завывание ветра. Похоже даже, что положение ухудшилось. Но ей необходимо было уехать. Просто необходимо.
За ее спиной раздался лишенный каких-либо эмоций голос Стива:
— Боюсь, мы застряли здесь еще на один день.
Напуганная тем, что не только не услышала, как он встает с кушетки, но и его шагов, Эмили резко обернулась.
Стив стоял слишком близко, в измятой, расстегнутой до пояса рубашке.
— Лично я уезжаю этим утром! — отрезала она. — А вы можете поступать, как сочтете нужным.
— И каким образом вы собираетесь уехать? — насмешливо спросил он. — Ваш автомобиль стоит разбитый километра за четыре отсюда, а я отвозить вас не собираюсь... во всяком случае, не в такую погоду. Может быть, вы надеетесь, что Рудолф одолжит вам свою машину?
От ярости Эмили с трудом смогла ответить.
— Я и часа не останусь в доме, где все, включая вас, считают меня хладнокровной и аморальной стервой!
— Я вовсе...
Но она уже ничего не слышала.
— Самой большой ошибкой в моей жизни — не считая, конечно, брака со Станисласом — был приезд сюда с его вещами. То, что я верила, будто теперь, когда он мертв, мы сможем примириться, оказалось верхом наивности.