Был февраль 1919 года. Пахло крымской весной.
Петька Шумный с двумя моряками ночью прошли солончаковое поле, поднялись на длинный хребет, который тянулся от мыса Керченской крепости до Старокарантинских каменоломен.
Всходило солнце. Моряки забрались на один из высоких курганов и оттуда увидели внизу перед собой входы в каменоломни.
В холодном еще после ночи воздухе пахло дымом, доносившимся из рыбачьего села Старый Карантин. Надрываясь, перекликались петухи, кричали гуси. Доносились глуховатые выкрики:
— Раз… взяли! Два… взяли!..
Это рыбаки стаскивали лодки и уходили в море. На каменоломнях из заходов медленно и таинственно поднимался в небо сизоватый дым. Видно, затопили печи каменорезы, которые жили в пещерах со своими семьями.
Один из матросов, глубоко вздохнув, толкнул локтем полулежащего рядом Петьку, сказал:
— Как здесь хорошо!..
Вдруг матросы увидели недалеко от себя человека. Он будто из-под земли вынырнул и, как бы не замечая их, шел мимо.
— Стой! Подожди, дружок!
Неизвестный остановился. Это был человек среднего роста, с короткой темно-русой бородой, в ветхой, по колено шубенке, в старой овчинной шапке. В красных, потрескавшихся от труда и ветра руках он держал кнут, на ногах у него были постолы и рыжие от времени портянки, обмотанные веревками.
Шумный спросил:
— Откуда будешь, дядька?
— Со скалы.
— С какой скалы?
— Да вот с этой, с городской, — показал он кнутом на черный, дымящийся вход в каменоломни.
— Что же ты здесь в такую рань делаешь? — спросил моряк, внимательно всматриваясь в мужичка.
— Как что? Да я живу тут. Вон там, где дым идет. То моя хата.
— А как твоя фамилия?
— Моя? Нестеренко.
Шумный встрепенулся. Ему как раз и нужен был Нестеренко, только, очевидно, сын этого старика.
— А чем же ты занимаешься?
— Ну, известное дело. Все, кто тут живет, режуть камень, — ответил мужик. — Це наше такое дило: диды та батьки наши, мы та диты наши — уси режуть камень. — Мужичок хитро посмотрел на них и спросил, видимо на всякий случай: — А що вы вид мэнэ хочетэ? Говорить, бо мени николы, треба йти.
— Скажи нам, — спросил Шумный прямо, — Степка Дидов тут, в каменоломнях?
— Який Степка? — протянул каменорез, словно испугавшись вопроса. — Тут таких нэма. Кажуть, його у Феодосии расстрелялы.
Шумный, помолчав, снова заговорил:
— Нам сказали, что он здесь. Ты, папаша, не бойся нас. Видишь, мы сами к нему пришли… Вот оружие принесли…
— Ни, ни! Нэма його тут, — торопливо проговорил каменорез и сделал шаг, чтобы уйти.
— Нет, папаша, ты подожди, — проговорил Шумный, беря его за рукав. — Мне нужен твой сын, Степан Нестеренко. Мы к нему, он меня знает. Ты можешь позвать его?
— А откуда ты знаешь моего сына?
— Знаю. Я в Карантине часто бывал. — Петька хотел было сказать об отце своем, но тут же мелькнула мысль: «А вдруг и правда Дидова здесь нет, может, мы не туда попали?»
— Ну, добрэ, — согласился старик. — Нехай сын побалакает з вами.
Через несколько минут из туннеля вышел высокий, худощавый, с тонкими и светлыми усами мужчина лет тридцати, с бледным и беспокойным лицом.
— Что вам надо? — строго и неприветливо спросил он, окидывая каждого быстрым внимательным взглядом.
— Мы пришли к Дидову, — настойчиво произнес Шумный.
— Вам уже сказали, что здесь его нет. А потом — при чем здесь я? Идите и шукайте его там, — сердито произнес он, указывая на подземелье. — Шукайте!
— Вы не обижайтесь, — предупредил его Шумный. — Вот вам бумажка. Читайте.
Степан развернул записку, прочитал, узнал знакомый почерк и условный шифр.
— Кому велено передать?
— Степану Нестеренко.
— Ладно, подождите, — уже ласковее произнес Степан, направился к заходу и исчез в темноте.
Над морем вставало огромное солнце и щедро заливало своим светом и теплом бухту, холмистые равнины, деревушки, каменоломни. Петька смотрел на родные места, и они ему теперь казались необыкновенно красивыми, сказочными.
От каменоломен послышался голос:
— Сюда! Сюда!
Когда матросы спустились к туннелю, из темноты раздался бас:
— Завяжите им глаза!
Шумный испуганно взглянул на своих товарищей.
— Что такое?
— Потом узнаете, — сухо ответил Нестеренко, вынул из кармана тряпки и передал их подскочившим к нему трем чубатым парням, обвешанным пулеметными лентами.
— Что вы, товарищи, зачем? — с тревогой заговорил один матрос, отступая назад.