— Да нет… никто пока не обидел, — запинаясь, произнес Олег, думая, что офицер проверяет, в каком состоянии находятся арестованные.
— А вы не проголодались? Может быть, желаете закусить?
— Благодарю. Я каждый день имею передачу.
— Вы, Олег Васильевич, будьте как дома, — посоветовал граф, усмехаясь.
На измученном лице художника появилось недоумение. Ему показалось, что в слащавом голосе графа звучит ядовитая насмешка. Он энергичным жестом откинул назад свои длинные волосы и, приглаживая их рукой, сказал:
— Позвольте, господа, спросить: с кем я имею честь говорить?
Офицеры рассмеялись.
— Простите, — захлебывался в смехе граф, — простите… я почему-то был в полной надежде, что вы знаете нас. В таком случае, Олег Васильевич, я вас познакомлю. Вот перед вами начальник карательной экспедиции, — указал он на Мултыха. — Ну, а я граф Тернов, его заместитель. Вы, конечно, о нас слышали?
На лбу Олега выступил пот. Он не верил себе, что это были те люди, о которых с ужасом говорят в городе.
Мултых поднялся и, пройдя по комнате, вернулся к столу. Постучал длинными, красивыми, белыми пальцами по сукну, спросил раздраженно:
— Вы простите, меня интересует: как случилось, что вы, такой молодой человек, сын известного ученого, родной брат честного офицера Добрармии, решились публично оскорблять своих родных? Что у вас общего с большевиками? Я жду объяснений… Вы слышите? — вдруг выкрикнул ротмистр.
— Да, я слышу, — ответил спокойно Олег, устремляя взгляд на Мултыха. — Почему вы повышаете голос?
— А ну, не сжимать кулаки! Иначе вам будет плохо!
Нижняя губа Мултыха нервно задергалась. Это был признак начала бешенства.
Граф поспешил успокоить своего друга:
— Георгий, Жорж! Бога ради, успокойся! Прошу тебя! С этим человеком надо еще поговорить.
Мултых скользнул взглядом по лицу художника и отошел к окну. Голова его подергивалась.
— А вы, господин Крылов, напрасно горячитесь. Мы вам добра хотим… Не думайте себя держать здесь так, как вы держали себя на площади, — посоветовал Олегу Тернов.
— Вы вызвали меня на допрос — допрашивайте, но не угрожайте! — вспыхнул Олег.
— А мы не собираемся вас допрашивать. Успеем, допросим!
Приоткрылась дверь, и оттуда высунулась большая голова, покрытая белым колпаком.
— Прошу завтракать, все готово.
— Пошли! — буркнул Мултых, звеня шпорами.
— Да, пойдемте, — подхватил граф, видимо очень довольный этим предложением. И, оборачиваясь к художнику, спросил: — Может, Олег Васильевич, и вы желаете с нами?
Олег отвернулся.
— Напрасно, очень напрасно! — повторил граф с подчеркнутым сожалением. — У нас сегодня крымские кушанья. — И он вышел, щелкнув ключом в двери.
Офицеры возвратились к Олегу оживленные и веселые.
— Да, — сказал спокойно Мултых, садясь за стол в кресло и поглядывая на Олега. — Отвечайте на наш вопрос: что заставило вас кричать за большевиков?
Граф подошел к художнику:
— Вы, Олег Васильевич, идите к столу, садитесь… просто, свободно будем говорить. Мы хотим вам только добра… Нет, вы погодите, не отмахивайтесь. Я ведь наблюдал за вами, я видел, что вы растерялись, испугались, что перед вами сам начальник карательной экспедиции ротмистр Мултых и я, его помощник, граф Тернов. Да, конечно, мы страшны для врагов русского государства. Мы страшны для большевиков и всех изменников родины. Но почему вы испугались?
Крылов молча подошел к столу и сел против Мултыха.
— Господин ротмистр! Я хочу знать: за что я арестован?
— Об этом потом. А вот вы скажите: как случилось, что вы променяли родителей, сестру, брата на большевиков?
— Я ни к каким партиям не принадлежу! — возразил Олег. — Там избивали учителя. Эту картину произвола наблюдали тысячи людей. Иностранцы щелкали своими аппаратами. Они смеялись над нами…
— Произвола? — перебил Мултых. — Тернов, ты слышишь, как он художественно выражается?!
— Да, произвола, — повторил Олег. — Это неслыханное безумие… сжигать книги, портреты великих людей! И вы за это справедливое возмущение относите меня к коммунистам. Я только художник.
— Ваше возмущение было прямой защитой коммунизма, — резко бросил ему Мултых.
— Я не виноват, что мое возмущение справедливо.
— Так вы голосуете за коммунистическую справедливость? Так, что ли?
— Я там, где идея жизни, а не смерти! — твердо произнес Олег.
— За такие речи и вас надо было бросить в костер! — буркнул граф, сердито махнув своей маленькой белой рукой.