Мултых, прикусив нижнюю губу, подозрительно взглянул па Месаксуди, затем медленно перевел воспаленные глаза с припухшими веками на Гагарина.
— Ваше превосходительство, меня все это бесит, в конце концов! — голова Мултыха нервно вздернулась. — Я начальник карательной экспедиции! Меня послал сюда Деникин, и я не обязан давать отчеты по всякому пустяку…
— Жорж, дорогой мой, что с тобой? — перебил его Гагарин, подняв свои маленькие плечи. Его короткие ножки дрожали так, что можно было слышать приглушенный звон серебряных шпор. — Ты что так взволнован?
— Да, черт возьми! — огрызнулся Мултых и бесцеремонно завалился на диван. — Вы, ваше превосходительство, вероятно, не подумали о том, что я до сих пор ношу погоны ротмистра, а уж пора мне быть полковником…
— Жорж, успокойся! — Гагарин подошел к Мултыху и, опускаясь к нему на диван, сказал просящим голосом: — Вот посидим и поговорим. Немножечко наведем порядок, и я доложу о тебе ставке, попрошу Антона Ивановича. Напрасно ты так думаешь, что я забываю о тебе. Я интересуюсь Крыловым — надо же считаться с интеллигенцией…
— Ваш Крылов — большевик. Он признался в этом на допросе, — со злорадством заявил Мултых.
Месаксуди и Гагарин переглянулись.
— Этого не может быть… — растерянно произнес Месаксуди.
— Сознался! — грубо перебил его Мултых. — Я перевожу его в крепость. Он, негодяй, даст мне нити, по которым я доберусь…
Генерал засеменил по кабинету, стуча каблуками.
Месаксуди опустил голову, задумался. Румянец выступил на его смуглых скулах. Он не верил Мултыху.
Месаксуди знал этого офицера лучше Гагарина. Знал, что ротмистр ужасно пьет, развратничает, занимается всякими авантюрами. И сейчас Месаксуди показалось, что Мултых на деле Крылова хочет, как он выражался, сбить хороший куш. Он тут же решил проверить свое предположение.
— Георгий, я ведь тебя знаю чуть ли не с детства. Я для твоей матери как родной брат. Я хочу знать: веришь ли ты мне?
— А что такое? — настороженно спросил Мултых. — Чего вы хотите от меня, Петр Константинович?
— Я и семья Крылова просим тебя отпустить арестованного на поруки… Какая для этого потребуется сумма? У Крыловых такая ужасная драма! Никто из них не находит себе места. Наш долг — помочь им… Освободи ты его!
Мултых насупился. Угол рта задергался, выдавая волнение. Как ему выпутаться из этого дела? Если огласить — пойдут разговоры, оставить в тайне — будут приставать, не дадут покоя! Дойдет до Деникина, начнутся неприятности… Неожиданная мысль успокоила его.
— Ну что ж, на поруки я вам отдам его, — наконец ответил Мултых.
— Сколько же надо приготовить денег? — негромко спросил Месаксуди.
— Порядочно! Двести пятьдесят тысяч донскими, а можно и золотом, — шепнул Мултых. — Но смотрите, Петр Константинович, предупреждаю вас: о деньгах никому ни слова. И ему… — указал он на Гагарина, глядевшего в окно на море. — Для него только двадцать пять тысяч, а иначе вам обойдется дороже. Вы знаете, казаки за меня никого в живых не оставят…
Месаксуди очень хорошо было известно, как в городе страшились вечно пьяного Мултыха и его казаков.
— Ну, так как же, Жорж, ты согласен, чтоб они взяли его на поруки? — спросил Гагарин, отрываясь от окна.
— Да, — сказал небрежно Мултых, поднимаясь с дивана, и добавил: — Имейте в виду: в случае его исчезновения ответите и вы… Ваше превосходительство, так мы сегодня еще увидимся? — сказал он, стукнув шпорами. — Ведь вы ужинаете сегодня у моей мамы. Там будет одна девочка…
— Жорж! — с укором произнес Гагарин и, протянув ему руку, краснея, сказал: — Кланяйся маме, я непременно сегодня буду.
Не успела закрыться за Мултыхом дверь, как Месаксуди всплеснул руками и заговорил, оборачиваясь к генералу:
— Я не могу на это смотреть! Как может так испортиться человек?! Ему ведь все нипочем. Родная мать стала бояться его… Что делается с людьми! Чем это кончится?
— Ничего не поделаешь, голубчик Петр Константинович, времена жестокие, — отвечал уныло генерал. — Георгий прошел Ледяной поход, участник многих боев. Героический офицер! А пьет он! — и генерал развел руками. — Да… знаешь, у него уж очень тяжелая и грязная работа.
— Но какие слухи ходят о нем! Говорят о нем как об ужасном вымогателе. Его казаки пьянствуют в деревнях, грабят, насилуют… Ведь это же увеличивает ненависть к нам! Так нельзя…
— Что поделаешь! — и генерал снова развел руками. — Об этом известно самому Деникину.
— Ну и что же?
— Антон Иванович мне сказал: «Это же казаки. Запретить — значит убить в них боеспособность».