Гудки приподняли настроение бойцов. Колдоба почувствовал прилив бодрости. Эти звуки были ему близки и родны…
Отряд остановился. Подтягивались отставшие. Бойцы всматривались в туман. Быстро тая, он обнажал нагромождение крыш, купола церквей, лысую вершину горы Митридат, господствующую над городом.
Колдоба распределял силы.
Одна группа получила задание отправиться на широкий мол и в портовые мастерские, напасть на пришвартованные военные суда, если удастся — захватить хотя бы одно из них, призвать к борьбе моряков и портовых рабочих и разгромить все береговые посты и караулы. Командиром этой группы Колдоба назначил Шумного.
Вторая группа карантинцев, руководимая Дидовым, была направлена к юго-восточной части города для захвата почты, телеграфа, разгрома штаба гарнизона и контрразведки.
Третья группа, под начальством ротного командира Татаринова, получила задание занять вокзал, отбить бронепоезд и при его помощи захватить линию всей железной дороги и обстрелять белых, находящихся в крепости.
Сам Колдоба взял с собой командира Кириченко и с четвертой группой бойцов решил двигаться напрямик, в самый центр города, и по пути поднять восстание в рабочих кварталах — Горке, Шлагбауме, Константиновской и Верхнемитридатской улицах.
Пока распределялись и строились группы, уже совсем рассвело.
На мокрых крышах города еще волновался редкий туман. В центре маячила высокая вершина горы, которая грудью своей упиралась в море. Широко раскинулась бухта, и с обеих сторон ее, на равнине моря, слившейся с небом, протянулись два мыса, как раскинутые серые крылья гигантской птицы, которая, казалось, встрепенулась, чтобы улететь…
Шумный вел свою группу вдоль реки Мелек-Чесме. Бойцы шли врассыпную, а Шумный бежал впереди всех: матросская бескозырка на затылке, грудь в пулеметных лентах, в руках винчестер. Он задирал голову вверх, высматривал через темнеющие крыши верхушки пароходных мачт — хотелось во ним определить количество судов.
В воображении его уже рисовались грузные корпуса океанских пароходов, узкие — серых миноносцев. Шумному страстно захотелось увидеть корабль, на котором он когда-то плавал.
«Ох, если там и сейчас Евсеич…» — подумал Шумный и вспомнил, что вся команда транспорта отлично его знает. Вот сейчас все вылезут на шум из кубриков, из трюмов, увидят его — и страшно все удивятся и встретят насмешками: вот, мол, смотри, командир…
«Да, я — командир, — подумал Петька. — А что? Не видал я страху? Да и к опыту военному уже приучен. Пускай кто смеется, а я скажу: „Вы, пролетарии, немедля в мою шеренгу…“»
Лицо Петьки стало серьезным и суровым. Он старался во всем подражать Колдобе и Коврову.
Вдруг справа, со склона горы Митридат, донеслись разрывы бомб, сразу всколыхнувшие тишину сонного города. Оттуда долетел протяжный, слабый крик: «Ур-р-ра!» — и затих, затерялся в теснине домов, словно волна, прокатившаяся по отмели и разбившаяся о скалы.
«Рано, — подумал Шумный, — не успеем добежать к пароходам…» — и, повернувшись, закричал отряду:
— Скорей!
Бойцы побежали, тяжело дыша, на ходу готовясь к бою.
— Рота, вперед! — в упоении срывалась команда с пересохших губ Шумного.
Вереница партизан быстро перерезала мол, развернулась в цепь, рванулась вперед, словно упавшая стена, и рассыпалась между обозными повозками, загромождавшими набережную. Понеслись крики, затрещали выстрелы; как встрепанные вскакивали со сна обозные белогвардейцы, вскидывали руки, лезли под повозки, бежали, прятались…
— Мы мобилизованные! Мы не белые! — кричали многие из них.
Буря, взорвавшаяся на молу, понеслась по всей бухте, покатилась в город.
Всполошились у гранитного мола пришвартованные к нему англо-французские миноносцы. Рожки заиграли тревогу.
В предутреннем сумраке тревожно рвались ракеты, и в смутном, неясном озарении выделялись верхушки судовых мачт, силуэты корпусов и беготня человеческих теней.
Ревели тревогу пароходные сирены, наполняя ужасом пробужденный город.
Англичане и французы в испуге рубили концы, снимали тросы, оголтело метались по палубам.
— Красные!
— Большевики!
А партизаны яростно наступали. Они атаковали пришвартованные военные суда интервентов, забрасывая их бомбами, обстреливая из пулеметов, непрерывно паля из винтовок; вскакивали на суда, скатывались обратно и опять упорно, бесстрашно бросались на штурм.