Через опрос пленных Колдоба установил, что высадка казачьей сотни дело случая. Ночью, перед тем как партизанам ворваться в город, к пристани пристала баржа с казаками и чеченцами, присланными для пополнения Дикой дивизии генерала Попова. Сотня до утра не выгружалась, потому что ожидались какие-то новые приказания. Утром же Губатов решил использовать эти свежие силы для подавления восстания.
Основные части города опять находились в руках партизан. От выдрессированной казачьей сотни, от «заслуженных» вояк, остались только в глубоком трюме баржи лошади, мирно жующие сено, их седла и сбруя.
Андрон Пряников, работник совета профессиональных союзов города, с утра был взволнован до крайности и напуган событиями так, что не покидал своей квартиры. Придвинув глубокое кресло к окну, он смотрел на улицу, порывисто вздыхая. Глаза его, живые и хитрые, пугливо прятались под веками.
— Ай-яй, что делается! — тихо говорил он жене. — Только подумать, сколько невинной крови льется! Безумцы, истинно безумцы…
На Воронцовской, главной улице города, стоял массивный серый двухэтажный дом Пряникова. Вверху, в пяти прохладных комнатах, с окнами, утопающими в тюле и цветах, жил сам Андрон Пряников с женой, ребенком и тещей. В нижнем этаже помещалась его собственная булочная. Во дворе же было несколько квартир, которые сдавались всякому мелкому ремесленному люду; там жили и портной, и сапожник, и точильщик, а в сыром полуподвале — семья грузчика Сашки. Андрон Пряников даже любил иногда говорить: «У меня дом универсальный. Для трудящихся, кто честно в бога верует».
Большую школу жизни прошел Андрон Пряников. Сызмальства в учениках вертелся по хлебопекарням, потом немало проработал простым пекарем, умел со всяким хозяином ладить. Где какая склока, недовольство между рабочими, он тут как тут, все разузнает и миром дело обернет; если сразу самому дело уладить не удастся, пойдет к хозяину и как по книжке все выложит: там-то и там-то рабочие недовольствуют, пусть сам хозяин пропишет им ижицу. За усердное подлизывание, за шпионство, за набожность вывели его хозяева в старшие мастера, а потом и оглянуться не успели, как сколотил Пряников деньгу, открыл свое производство и шапку снял с почтением: мол, в ровни лезть не думаю, но самостоятельность имею — божеским трудом нажил. Вскоре купил участок, построил дом и в семнадцатом году, как один из наиболее уважаемых и зажиточных горожан, был выбран в городскую думу, а затем вошел в партию меньшевиков. Его все знали как человека тихого, скромного, который мало говорит, больше поддакивает, ходит в гости к богатым людям, на крестины, на свадьбы, — словом, и себя не обидит и людям приятен.
После Октября меньшевики выдвинули его в совет профсоюзов.
Пала советская власть, явились немцы — опять порука за Пряникова да еще общественная благодарность: ведь это он сохранил и роздал обратно хозяйчикам контрибуцию, наложенную на них большевиками.
В совете меньшевистских профессиональных союзов Пряников не был видной личностью, но с мнением его считались, а многие полагали: «Неразговорчив, но во всяком деле не брезглив. Куда как полезен».
Восстание застало Андрона Пряникова врасплох. Выйти на улицу он не решался, сидеть дома тоже было страшно: от стрельбы дребезжали стекла, тревога щемила сердце. Когда же началась морская бомбардировка, Пряников, торопясь, распихал по карманам деньги и золотые вещи, запер квартиру и с семьей спустился в подвал. Там уже собралось все население дома; женщины сбились в кучу, говорили шепотом, зажимали рты плакавшим ребятам. Пряников сел на цинковый бак и, зажимая уши полными белыми руками, морщился, бледнел при каждом стуке во дворе, после каждого особенно сильного орудийного удара крестился, словно в грозу.
Спотыкаясь на неровной лестнице и придерживая золотое пенсне, в подвал ввалился крупный мужчина в сером костюме, без шляпы, с обрюзглым бледным лицом.
— Аркадий Аркадьевич! — воскликнул Пряников и радостно, часто моргая, пошел навстречу. — Ты ли это, милый?
Войданов, трагически сдвинув брови, пожал Пряникову руки, кивнул его жене и прислонился к стене, словно у него подкашивались ноги.
— Андрон, Андрон! — воскликнул Войданов. — Одурел весь город. Лезут на улицы. Дерутся. Убивают… Зачем? Надо остановить глупцов, растолковать несчастным, что они попали во власть бреда. Сумасшедшего, большевистского бреда. Слепо пошли на гнусную провокацию. Они доведут город до гибели. Темные слепые, разнузданные люди…
Андрон Пряников потемнел в лице, смущенно почесывая свои редкие рыжие волосы.