— Да-с… — промычал он уклончиво. — Истинно — кому нужна кровь? Можно было и полегче.
— Какая мерзость! — продолжал Войданов, сквозь слезы выдавливая слова. — За то, что он хотел удержать от слепого безумия, он погиб… Убили лучшего гражданина города!
— Кого убили? — охнул Пряников.
— Сегодня, в девять утра, на заводе «Оборона» рабочие убили нашего друга и соратника, члена нашей партии Савелия Александровича Будьякова.
Рука Пряникова поднялась было для крестного знамения, но он опустил ее и стоял совершенно ошарашенный. Его жена закрыла глаза платком. Войданов тяжело вздохнул и, сложив на коленях руки, продолжал с болью:
— Был человек, и нет его… Благородный голос умолк навсегда. Не слышать нам больше такого оратора.
Вдруг по лестнице загремели шаги. Все вздрогнули, подняли головы. В подвал вошел рабочий в серой засаленной блузе и темносиней фуражке с лакированным козырьком.
— Матвей Матвеевич! — запыхтел Пряников. — Ты откуда? Садись.
— Домой пробираюсь. Да вот опять стрелять зачастили. Решил к вам завернуть, переждать. Целый день от смерти бегаю.
— Ну, расскажи, что там у вас на заводе? Присядь, Матюша, — предложил Пряников.
Матвей Матвеевич Когтев, мастер слесарного цеха небольшого механического завода, опустился рядом с Войдановым, снял фуражку и, вынув самодельную папиросу, закурил.
— Расскажите нам: как это получилось с Будьяковым?
— А разве вам интересно? — прищурился Когтев. — Вы же дома сидите.
— Куда ж идти? — развел руками Войданов. — Кругом неразбериха. Теперь не остановить. Одна надежда, что англичане, как культурная нация, смилуются…
— На заводе, — медленно начал Когтев, — с утра почти все наши к партизанам присоединились. А кто этому мешал — убили. Так и с Будьяковым.
— Какой ужас!.. Грех какой… — прошептал Пряников. — А ты куда, Матюша?
— Я? Я — домой.
— Ну, так-то. Хоть один разумный человек нашелся, — вздохнул Войданов.
— Я — домой, — повторил Когтев. — Прощусь с женой, ружьецо у меня дробовик есть, заберу его и айда, тоже на улицу… до своих ребят…
Пряников от неожиданности крякнул. Войданов всплеснул руками, взял Когтева за плечо.
— Матвей Матвеевич, ты что-то чудишь! Да что, ты серьезно? Неужто и тебя, солидного человека, мастера, заразили сумасшествием? Да нет, шутишь, не поверю.
— Какие тут шутки! — сказал Когтев, отстраняя руку Войданова. — Никак не шучу. Старики и те драться пошли.
— Пойми, — волновался Войданов, — ты мастер, у тебя золотые руки, без тебя никогда не обойдутся, — верный кусок хлеба. А там чернь, мразь, голытьба. Сегодня он рыбак, завтра — хлебороб, послезавтра — чернорабочий. У них семей нет, углов нет, рвань уличная… Ведь их же всех побьют, порасстреляют. А за что тебе страдать?
— Стой! — прервал Когтев. — Там и мастера вошли меня почище.
— Ну и дураки! Ты слушай. Я не барин или фабрикант какой-нибудь. Мы тоже за свободу, за права рабочих, но не с таким варварским захватом, как того хотят большевики. Надо толком, разумно, осторожно, но верно шагать к свободе. Экономическими требованиями жать, жать и жать. И без всякой крови…
— Это, пожалуй, верно, что крови много, — проговорил задумчиво Когтев. — Только как же… без драки не бывает. Ежели миром нельзя, так в кулачки волей-неволей придется.
Пряников подошел вплотную к Когтеву, заложив пальцы в жилетные карманы, произнес:
— Брось, Матвей Матвеевич, сомневаться. Будь поразумнее. Вот я тоже из рабочих, а на улицу не выбегаю, красной тряпкой не трясу. Знаю свое место. Брось чужие-то глупые фразы загибать! Чай, свой ум есть. Бомбардировка утихла. Идем ко мне наверх, переждешь до вечера, пока бандитов разгонят, — и с богом домой.
Когтев сжал пальцами виски, выплюнул папиросу, встал.
— Путаница, — сказал он тихо.
— Правда, Андрон, идем наверх. Может, по телефону что узнаем, если провода не порезали… Идем, идем, товарищ Когтев, — подталкивал Войданов мастера. — Еще рано жену во вдовах бросать. Ведь, наверно, и ребенок есть?
— Есть, — выдавил Когтев. — Три года мальчику. Ну ладно, посмотрим, что дальше будет! Пойдем.
Он махнул рукой, надел фуражку.
Все трое вышли на пустынный двор и по черной лестнице поднялись в квартиру Пряникова. Прошли в угловую комнату, выходящую окнами на улицу. Пряников повозился у телефона, отошел сумрачный. Когтев стоял у окна, исподлобья глядя на улицу.
Войданов повертел в руках какой-то альбом, ударил пальцем по клавишам рояля и тоже подошел к окну.