— Это уж ты… генералу Сулькевичу милостыню подай! — сказал Шумный и махнул рукой. — Что называется, хвастанул! Такое счастье и у меня есть. Здесь их не берут.
— Да ты что? — Володька вытаращил глаза.
Они долго ходили по базару, приценялись, но, когда предлагали крымские деньги, им возвращали их со словами:
— Крымскому хану в баню понесете, а нам карбованцы давайте. Подумаешь, государи какие, тоже деньги выпустили!
Наконец друзья купили на деньги Шумного полбуханки белого хлеба, а на остальные решили приобрести «сладенького».
Шумный нес полбуханки в вытянутой руке, пробираясь сквозь толпу. Всем троим очень хотелось «сладенького», но оно стоило так дорого, что они решили съесть хлеб всухомятку.
Почти в конце рынка они увидели толстую торговку. Черные с проседью волосы ее блестели на солнце, круглое лицо с двумя подбородками лоснилось.
— Кому меду! Кому масла! Свежие яйца! Малороссийская колбаса!
— Смотри, сдобная какая! — тихо заметил Володька.
Шумный подошел к торговке. Заглядывая в кадку, он воскликнул:
— Медок!
Друзья покосились на кадку.
— Почем, мамаша? — спросил Шумный. — Он настоящий, пчелиный?
— Настоящий, настоящий, морячок, берите. Покушаете — и пальцы оближете, — зазывала торговка. — Люблю моряков. Сколько вам отвесить? Не народ, а хваты, недаром говорится: «С моряком будешь жить — будешь в золоте ходить». Ну, голубчик, приказывай — сколько?
— Не торопи, сообразить надо, — ответил Шумный и подмигнул Володьке, который сразу смекнул, в чем дело.
— Люблю, люблю такой народ, — не переставая трещала торговка, — дочку токо за матросика отдам.
— А у тебя дочка есть? — удивился Шурка.
— Е-е, да какая дочка! Черноброва, кареока, Галочкой звать ее, пухленькая, как пампушечка. Офицеры покоя не дают!
— Шумный! — крикнул Володька. Женить тебя будем! — И он подтолкнул его под локоть, словно хотел сказать: гляди, мол, невеста го какая наклевывается!
Шумный уронил хлеб в кадку.
— Ах! — вскрикнула торговка.
— Да ну тебя и с твоей невестой! — обрушился Шумный на своего друга. — Смотри, что наделал!
Торговка заорала не своим голосом, извергая всевозможные ругательства по адресу Шумного.
— Да что ты ругаешься? Хлеб испортила, да еще ругаешься, — вспылил Шумный и бросился к кадке, бормоча: — Пропал хлеб! Как его теперь с салом будем есть?
Он стал вытягивать из кадки хлеб, стараясь зацепить как можно больше меду. Мягкий, как губка, ноздреватый хлеб и без того всосал в себя много «сладенького».
— Хоть бросай теперь хлеб, — буркнул Володька.
Шумный напустился на торговку:
— У-у, акула, плати за хлеб!
— Да брось ты, Петька, где наше не пропадало, пойдем, — упрашивали его друзья.
Шумный чувствовал себя героем, голубые глаза его сияли.
Когда матросы вышли на площадь, раздался оглушительный колокольный звон. Там начиналась какая-то торжественная церемония.
Собор был окружен толпой молящихся. На площади по-парадному выстроились воинские части.
— Что здесь будет? — спросил Шумный у остановившейся высокой горожанки.
— Не знаем, — отвечала она, отмахиваясь, — видно, ей надоело отвечать на такие вопросы.
Горожанка в синем демисезонном пальто, в канареечного цвета шерстяной шляпе, старомодных лакированных полуботинках с калошами, с черным зонтиком на длинной ручке вытягивала шею и ежеминутно поправляла шляпу.
Володька с озорством обошел дамочку вокруг и спросил, улыбаясь:
— Мадамочка, не скажете, что за мелодрама здесь готовится?
— Как вам не стыдно выражаться?! — обрушилась на него горожанка. — Люди собрались на праздник в честь освобождения города от красных. Не видите — на площади офицерские части… Глупцы какие!
— Сама ты глупая, помойница буржуйская!
— Мадам, а мадам! — заговорил Шурка. — Вы просто прелесть, вы настоящая королева, только без «ле».
Он хлопнул себя по ляжкам, повернулся на одной ноге и продолжал:
— Королева только без «ле». Понимаете? Без «ле».
— Я на вас управу найду! — пригрозила женщина и быстро скрылась в толпе.
Петька взобрался на ограду.
— Молодец, Шурка, хвалю! — поддержал Володька.
— Нехорошо, ребята, это хулиганство! — сказал Шумный. — Надо знать, где мы находимся.
Дружки подняли головы и вопрошающе смотрели на Петьку. Володька промычал: